А теперь «Алькиному царю» показалось, что ему недодали каких-то процентов с продаж. И он затеял полновесное судебное разбирательство, обнаружив при этом отнюдь не царственную склочную сущность. Говорить об этом Альке явно не хочется, и она быстренько переводит стрелки:
– Томилина своего давно видела?
Томилин давно уже интересен девочкам не как источник моего дополнительного заработка, а как потенциальная возможность устройства моей личной жизни. К тому же «про любовь», даже гипотетическую, – всегда интересно.
– Недели две назад приходил с цветами, шампанским и конфетами. Книжку свою принес обмывать. Знаете, что сказал? «Ты, Дашенька, не удивляйся, ты здесь много разных знакомых текстов можешь встретить…» Ну, еще бы. Он же там какой-то алгоритм вывел. Говорит, еще два романа на подходе.
– И этот алгоритм сработал. Про томилинский роман уже в Интернете пишут – «первый русский action с элементами fantasy». Во как. Польша права купила.
– Ты, что ли, двигала?
– Издательство. Не так уж далеко им удалось двинуть. Но теперь по договору они его представители. Пусть трудятся. Твой Томилин нуждался во мне, когда здесь по началу надо было ходить и доказывать, какая у него замечательная проза. Теперь он при встрече только о высоких материях рассуждает. О тебе, дорогуша. Может, мне по совместительству еще и в свахи заделаться? – Алька смотрит на меня выжидающе. – Подругам гарантирую скидки. – Наверное, в глубине души Алька надеется, что при известной доле упорства томилинский алгоритм сработает и в моем случае. – Так вы с Томилиным, значит, все больше о литературе?
Я пожимаю плечами: о чем больше-то?
Так мы сидим допоздна, болтаем, и пьем чай со всякими южными вкусностями, и ждем, пока из Альки выветрится хмель и она сможет сесть за руль своего подержанного, но очень симпатичного «мерсика» и подбросить девочек до ближайшего метро.
Потом все уезжают. Ванечка спит, а я мою посуду и пытаюсь понять, что же я в своей жизни делаю не так.
У меня есть все шансы стать с годами нормальной городской сумасшедшей. Некоторые симптомы этого социально-медицинского явления наблюдаются уже теперь. Например, я разговариваю с невидимыми собеседниками. Их не так уж и много. Обычно – двое. Но времени на монологи (диалогами то, что происходит между нами, назвать сложно: мое воображение отказывается придумывать за них гипотетические ответы) уходит все больше и больше.
С одним я чаще всего беседую в метро или во время просмотра новостных программ по телевизору. Телевизор на мою мимику и редкие стонущие звуки не реагирует вовсе. А вот граждане в метро обеспокоенно заглядывают в глаза. Это происходит, очевидно, когда я, увлекшись, хлопочу лицом, доказывая что-то своему визави. Иногда мне даже кажется, что он понимает, о чем я говорю. Может быть, это потому, что мы оба – питерские. И не моя, кстати, вина, что вскоре этот эпитет станет почти ругательным, а сама ситуация обретет характер дежавю.