Но он приехал; и при виде его ее смятение улеглось, она успокоилась и воспряла. Он прибыл ближе к вечеру, и она поехала на машине во Франкей встретить его. Ей хотелось увидеть его как можно скорее, ибо она интуитивно понимала, обретя новую проницательность, что только его присутствие способно вернуть ей нормальный взгляд на вещи. В машине, когда городок остался позади и они выехали на шоссе, он поцеловал ей руку, она прислонилась к нему и почувствовала, как их пронзают общие токи. Она была благодарна ему за то, что он молчал и не ждал, что она заговорит. Она подумала: «Он никогда не ошибается — всегда знает, что нужно делать», а потом, вздрогнув, — что это, несомненно, потому, что так часто бывал в подобных ситуациях. Мысль, что его тактичность чисто «профессионального» свойства, вызвала в ней неприязнь, и она незаметно отодвинулась от него. Он не попытался привлечь ее к себе, и она мгновенно решила, что это тоже рассчитано. Она сидела рядом с ним, застывшая и несчастная, мучительно гадая: неужели и впредь придется вот так анализировать каждый его взгляд и жест? Они промолчали все время, пока автомобиль не свернул под темную арку аллеи, в конце которой мерцали огни Живра. Тогда Дарроу положил ладонь на ее руку и сказал: «Знаю, дорогая…» Она подумала: «Он страдает так же, как я», и случившееся с ними сблизило их, вместо того чтобы разделить стеной, когда каждый переживает несчастье в одиночку.
Как было замечательно снова возвращаться в Живр с ним, и, когда старый дом встретил их приятной тишиной, она снова почувствовала, как кошмарный сон сменяется добрым и знакомым покоем. Казалось невероятным, что эти тихие комнаты, столь полные долго и тщательно копившихся свидетельств утонченного вкуса, были ареной драматических распрей. Память о них осталась в ночи, за запертыми дверями.
Мадам де Шантель и Эффи они нашли за чайным столом в дубовой гостиной. Завидев Дарроу, девчушка помчалась встречать его и вернулась, триумфально восседая на его плече. Анна с улыбкой смотрела на них. Эффи, при всем ее дружелюбии, мало кого дарила подобным доверием, и мать знала, что в этом отношении Дарроу позволялось то, что прежде позволялось лишь Оуэну.
За чаем Дарроу объяснил мадам де Шантель свое неожиданное возвращение из Англии. По прибытии в Лондон, рассказывал он, обнаружилось, что секретарь посольства, которого он должен был заменить, остался еще на какое-то время из-за болезни жены. Посол, зная о веских причинах, по которым Дарроу желал бы задержаться во Франции, немедленно предложил ему вернуться и ожидать в Живре, когда его вызовут для замены коллеги; так что он вскочил в первый же поезд, даже не успев дать телеграмму, что его отъезд откладывается и он временно свободен. Он говорил естественно, легко, в своей обычной спокойной манере, принимая чашку от Эффи, откусывая тост, который она ему передала, и время от времени наклоняясь, чтобы погладить дремлющего терьера. И неожиданно Анна, слушавшая его объяснения, спросила себя, правда ли все это.