Я совершенно не представляла, что делать в таких ситуациях. Ну а трещина… Трещина упорно не хотела подсказать идею.
Он молчал, и даже если бы заговорил – ни к чему хорошему это не привело. Можно попробовать решить эту задачу, как обычную психолого-педагогическую ситуацию. Можно, конечно. Только вот ни в одной предлагаемой ситуации мне не попадалось таких условий. Я прикрыла глаза.
Вина. Вопреки всему, он уверяет себя, что виновен в смерти Новак, хотя это не правда. «Это возможно не правда», – исправила я себя. Ведь может быть, что мсье Куарэ – невезучий и сильный проводник, и он ненароком применил что-то из тяжелого арсенала на Кэт.
Он болен, он приехал на призыв присоединиться к делу матери – и убил сначала одного ребенка, а потом и второго – уже пытаясь помочь.
Я могу копаться в чужой боли долго. Иногда – слишком долго, так долго, что давно уже пора открыть глаза на несколько простых вещей.
Первое: Кэт умерла по вине Ангела – что бы там ни сделал Куарэ, ему пришлось вторгаться в личность ученицы не просто так.
Второе: в лицее есть неидентифицированный Ангел, который ведет себя по-человечески. Я вспомнила слова Мовчан. Вспомнила ее страх. Вспомнила свой страх. Да, мне тоже немного страшно. Не потому что «Я умру», а потому что «я даже не представляю, как так может быть».
Третье: завтра на уроках всем учителям прикажут усиливать эмпатический аспект, вводить много этически проблемных ситуаций, заострять изложение. И, как всегда: «словесники, вам нужно превзойти себя». Так уже было – пускай не совсем так, – и я помню лицо замдиректора, и не хочу его видеть вновь.
Висок трескался от боли. ELA не хотела думать о беде Куарэ – маленького человечка, съежившегося у стены. Но мне, к сожалению, было интересно.
* * *
«Николь жила над своим кабинетом».
Это кратчайшее, но очень характерное описание жизни медсестры Николь Райли.
Наверное, это удобно: по опускающейся лестнице попадать к себе на работу. Наверное. Ученики называют ее «Птичкой», любят ее и дразнят. К ней приходят и в красках описывают выуженные из интернета симптомы гонореи, а она краснеет. Ей подбрасывают валентинки под двери кабинета – а она снова краснеет.
В голове затухал писк звонка-вызова, в ноздрях кололся запах медкабинета, а я тасовала колоду памяти – жанровые снимки. Слайд, тонированный сепией боли. Еще один. Еще. Портрет в профиль – сквозь муар обезболивающего. Группа. Портрет-репортаж: тонкая кисть Николь на моем запястье.
На редком снимке медсестра Райли обходилась без смущенного румянца.
– Соня, это ты? – спросили из люка под потолком. – Поднимешься?