Мир вибрировал, потому что кожа тоже может слышать. Басы ритмично сдавливали меня в огромном кулаке, и в такт им содрогалась ELA. Снаружи хлестали удары спрессованной музыки, навстречу им – к нервам, к коже – стремились волны боли.
Я ощущала все остро, замедленно и как во сне. Я действительно верила в нереальность происходящего: бесшумные крики, глаза, музыка, оседающая на кожу. Конечно, на самом деле все было просто – достаточно прикрыть глаза: в ослепительном мареве, в суперструктуре из узлов и паутины человеческих «я» просматривались синие нити.
Ангел рос, медленно и неуклонно, его пьянил наркотик из личностей, которые распадались вокруг.
В экстазе.
В наркотическом угаре.
В желании.
В танце.
Он не поглотил никого, его микрокосм был сравним с микрокосмом человека – пока сравним. Он, вероятно, все еще похож на человека, иначе к нему уже летели бы ракеты. Десятки «пока», десятки «недо», но концерт совершал невозможное: я видела голубые нити, вплетенные в личности танцующих. И я понимала, что это не сон.
Куарэ втискивался в невидимые проходы между телами, я шла за ним. Касания музыки, касания рук, бедер. Анатоль боялся идти впереди, но все-таки шел к сплетению нитей. Он продвигался сквозь толпу, которая смыкалась за ним, почти разъединяя наши руки.
Его глаза я видела только раз, мельком. Он обернулся, повернулся прожектор – и все.
«Витглиц, не отставайте». Я бы и не смогла: музыка не позволяла замедлиться.
Куарэ боялся, меня трясло. А Ангел… Ангел совершал невозможное: он создавал вокруг себя мир. Между ударами неслышимых волн, между тошнотворными касаниями я пыталась думать: пыталась понять, почему все так.
«Почему вспышки, горько-кислый запах и шквал звука сотворили такое?»
Почему… И тотчас наткнулась взглядом на Ангела. Он танцевал, как дерево в грозу.
Всегда прикованные к полу ноги. Я не видела ступней.
Вспышка.
Он гнется в поясе не как человек. Как шарнирная конструкция.
Вспышка, волна баса.
Его руки размываются, и скорость движений не при чем.
Вспышка-вспышка. Мир непрерывно менялся, я пыталась найти в этом влияние Ангела, отсеивала дробь стробоскопа, отсеивала свою боль, пост-эффекты звуковых ударов. В частом сите оставалась только глухая тошнота, стремительно размахивающая руками.
Воздух стекленел.
Я отпустила руку Куарэ – долгое, влажноватое скольжение в пустоту, прочь, в холодное «порознь». Слабеющее пожатие, рвущееся до контакта пальцев, а потом – все. На двоих у нас остался общий план в головах.
Общее задание, общая цель.
И ELA.
Взгляд, кивок невидимого лица. Я прислушалась к себе: на запястье жил пульс часов – замедляя кровь, искажая пульс. На шестидесятой секунде мы одновременно нанесем удар.