— Мне не верилось, что ты будешь долго летать. Твои школьные успехи, твои интересы, стихи… Думала, побалуешься, отдашь дань романтике, а потом поступишь в академию, станешь военным журналистом или уйдешь в запас… — Она задумчиво постукивает ладонью по перилам. — О чем вы спорили с Женькой, пока он не набрался?
— Мы не спорили.
— Нет, я слышала: долг, несвобода, внешнее принуждение. Так он говорил?
— Он развивал идею долга как принуждения.
— А чего ее развивать. Это же хрестоматия.
— Да нет, можно и поговорить. Только ему следовало бы поискать другого собеседника.
— Почему?
— Он подзуживал меня, все пытался задирать… Но долг, каким его понимает Рязанов, дался мне легко. Авиацию я выбрал сам, мне нравится летать. Здесь нет никакого принуждения и, следовательно, материала для дискуссии о долге.
— Но вы же спорили.
— Немного. Я говорил, что у подчинения, служения долгу есть свои достоинства.
— Интересно, какие же?
— Ну, Оля…
— Нет, правда. Мне интересно.
— Хорошо, скажем так: служение долгу избавляет человека от изнурительного самокопания. Он начинает меньше думать о себе.
— Мы не можем не думать о себе.
— Ну вот, теперь с тобой будем препираться… Я имел в виду не самосознание, а склонность человека засиживаться на своих недомоганиях, маленьких бедах, мелочах.
— Для человека его беды не бывают маленькими… Ладно. Значит, строго выполняй свой долг и все будет хорошо?
— Вовсе не значит. Но сознание долга дает силы преодолевать трудности. Оно помогает и подчиняться, и одновременно дает свободу. Скажу больше: подчинение чувству долга может сделать нашу жизнь осмысленной, придать ей цельность.
— Ну, а если…
— Что?
— Скажем, человек осознал свой долг, а жизнь не складывается… Она ведь, жизнь-то, больше чем долг.
— Что ж, в конце концов можно утешиться простым исполнением долга.
Ольга вспыхивает:
— Тебе легко рассуждать. Твой долг тебе не навязан, не внушен, он — само твое существо. Ты и не знаешь его, долга-то, потому что не думаешь о нем. Тебе легко.
— Погоди, погоди. Я ведь живой человек. Хорошо, мне хотелось летать. Но вот прошло время, я пережил детскую влюбленность в авиацию, полеты стали бытом. Иногда я устаю и как у всех у меня бывают минуты сомнений, слабости, тоски… Но я служу. Я служу и теперь смотрю на службу как на долг, потому что летаю не единственно из любви к делу, а из сознания необходимости этого дела.
— Понимаю, понимаю… — Ольга нервно теребит перчатку. — Но что я? Я снова ничего не могу тебе сказать. Ах, Андрей…
Вот и последние пассажиры прошли на посадку. Мы остаемся на перроне одни.