Надо было во что бы то ни стало найти пригодную жратву. Последнюю таблетку спиди он принял пять часов назад и уже через пару часов мускулы начнут слабеть, а голова заполняться гулом. Вот и крысак напомнил о себе, кольнув острым холодным носом в икроножную мышцу. Его глаза-пуговки глянули как-то недобро, по-разбойничьи. И у Лауница появилось ощущение, что, если он не покормит крысака, тот может выкинуть какой-нибудь финт – например, покормится самостоятельно ближним своим. Ты прикорнешь, а он тебе что-нибудь откусит, наверняка самое важное. Еще и своих товарищей позовет. У всех местных зверьков пресловутый «ай-кью» ничуть не ниже, чем у албанских бандитов и среднестатистических хармонтских жирдяев – значит, они тоже должны быть подлыми и жадными. Конечно, скверно так о единственном друге отзываться, но он все-таки зверь, хотя люди ничем не лучше.
В ресторанном зале висели оплывшие часы – как на известной картине Дали, но эти просто превратились в потек на стене. Все стекло люстр прилипло стеклянной пудрой к потолку, а на столах осталось такое, что лучше не смотреть.
Когда Лауниц проходил через танцпол, раздалось еле заметное чмоканье, как от больших, хорошо промасленных губ. Крысак явно не дурак, бац – и сноровисто исчез с площадки. Мгновение спустя показались его глазки-пуговки, аккуратно выглядывающие из-под стола.
На самом танцполе как будто ничего необычного – сброшенные полвека назад и прилипшие к полу женские туфли. Лауниц вовремя собрался посмотреть наверх – с потолочной балки, наполовину рухнувшей и опиравшейся одним концом на пол, свисала та самая пиявка. Онихофора. Тварь хорошо поработала с теми, кто был у нее внутри. Те двое заблудившихся в Зоне джентльменов уже подверглись расчленению: торс, что-то неприличное, набор рук, ног, голов, полупереваренных потрошков, застрявших в толстой кишечной трубе. Как-то поторопилась она с пищеварением, будто готовится к новому приему пищи. Или это уже другая тварь? Сколько их тут?
Лауниц взял низкий старт и сразу то место, где он только что стоял, атаковала онихофора. Очередь из плевков едва не догнала его. Не ухватив жертву, тварь шлепнулась вниз сама, но охотник сам стал добычей. Над танцполом вместе с шумом спускаемой воды прошелся поток цвета и яркости спиртового пламени. «Ведьмин студень» в режиме турбо, получившемся от сращения с «комариной плешью». По крайней мере, детектор гравитационных возмущений замигал красным. Действие славного наследника «студня» и «плеши» напоминало работу водяной струи и дуршлага одновременно. Пиявка не долетела до танцпола, полет был прерван на середине, ее скатало в комок, потом расплющило. То, что из нее получилось, было словно продавлено сквозь мелкие отверстия. На площадку полилась фиолетовая с багровыми сгустками жижа – кровь или гемолимфа. В воздухе осталось крошево, кружащееся, как центрифуга, и состоящее, в основном, из самых твердых частей внутреннего мира онихофоры: пряжка ремня, ботинок, планшет в титановом корпусе, который еще работал, играя в «черного сталкера» с самим собой. Лауниц и сам почувствовал мощное течение невидимой жидкости, которая потащила его к «дуршлагу», но, вырвавшись из тяжких и вязких объятий гравиконцентрата, устремился вслед за крысаком.