Она, отчаянно упираясь, обернулась к бритоголовому.
– Отвали, жирный, хватит толкать меня, мешок с бифштексами.
Взгляд у него был расфокусированный, мутный, то ли от наркоты, то ли от похоти.
– Я так и знал, что ты не вроде этих азиатских шлюх, предпочитаешь спереди. Давай познакомимся поближе. Меня зовут Кость-в-трусах, очень приятно. И тебе будет очень приятно через пару минут. О, я уже чувствую твое увлажнение. Там у тебя хорошо пахнет, – он облизнул свои испещренные пирсингом губы, а затем высунул подальше язык и поиграл им, имитируя проникновение. На языке тоже был пирсинг, его кончик был раздвоен и наращен; оба конца двигались независимо, как у змеи.
Даже последний скот не скажет и не покажет такого в Восточной Европе – все-таки школа русской культуры еще сказывается. Ярость кипела в ней, но не находила выхода. Большие влажные пальцы мужика уже сковали ее. Пальцами одной руки он спокойно стиснул ее тонкие запястья, а вторая рука уже лезла к ней под кофточку.
– Да расслабься, бэби, я сделаю тебе хорошо. У меня всегда неплохо получается. И буфера у тебя, не как у азиаток, а тугие, налитые. Ах, какие пружинки, сейчас попрыгаем.
Ярость вдруг обернулась дурнотой и ее вывернуло. Поток рвоты, мгновенно поднявшись по пищеводу, вылился на физиономию и грудь того, кто стоял перед ней.
Он мгновенно отпустил ее, на несколько секунд замер, словно подкачивая воздух, а потом завопил:
– Ах, ты, сучара!
Однако не ударил ее бритоголовый, отшатнулся, поеживаясь, стал отряхиваться с сильно брезгливой миной, правда, не очень успешно.
Инга обернулась ко второму, но тот сразу сделал примирительный жест руками.
– Мир, мир. Эй, дамочка, не забудь вставить себе затычку.
Они пошли от нее, причем второй старался держаться на расстоянии от первого, вымазанного в рвоте.
– Нет, погодите, красавчики.
Инга подхватила с дороги доску и припустила следом. «Вас научили быть такими, какие вы есть, – жадными, завистливыми, похотливыми гадами, вы до могилы не изменитесь. Так отправляйся же туда, мразь!» Она ударила ближайшего к себе по бритой башке с набирающим складки затылком. Еще когда опускала доску на голову мужика, поняла, что ее больше ничего не сдерживает, что вложилась в удар как никогда сильно. Бритоголовый сразу упал, с перекатом улегся на спину, из раскроенного черепа с бульканьем продавливалась кровь и стекала на грязный асфальт, «украшенный» разноцветными плевками и рекламными стикерами. Сквозь измазанную бритую кожу еще поблескивала татуировка.
– Вот это удар! Как у Бертольда Вайснеггера, раз – и черепок всмятку, – присвистнул второй, ярковолосый, как будто даже с восхищением, и лишь после паузы голос его обрел злобу: – Ах ты, курва, ты мне ответишь за брата.