,— заключил учитель и, пошатываясь, поднялся. — Пора домой.
Эта проповедь, как и многие ей подобные со столь же нерадостным взглядом на мир, не удивила и не устрашила Станислава; он знал, он предчувствовал, что неизбежный жребий людей пера, людей мысли уготован и ему, и, веря в непреложность этой судьбы, не пытался от нее уклониться, но вооружался, чтобы выстоять. Бывает такое глубокое убеждение в неизбежности своего удела, что даже перспектива мученичества не может его поколебать.
Шарский без тревоги думал об ожидавших его страданиях, а покамест трудился, готовя к печати вторую рукопись, содержавшую поэму (только поэму), увы, на сюжет народных преданий. Он дал ее прочитать сперва Щербе, затем, расхрабрившись, отнес пану Ипполиту, и так как пан Ипполит в ту пору был в неплохих отношениях с неким издателем, который задумал, но еще не вполне решился, издавать польские книги, то, даже без ведома Шарского, пан Ипполит понес его рукопись издателю.
Книгоиздатель сей обладал в своем ремесле (точнее, в торговле плодами человеческого духа) инстинктивным чутьем, но в литературе не разбирался, и для него, по его же словам, показателем достоинств произведения было число проданных экземпляров — взглянув на рукопись, он покачал головою при виде слов «народные легенды» (народ тогда еще не вошел в моду), поморщился от названия поэмы, но, зная, что Двожец недурно заработал на первом сборнике стихов Шарского, решил, что надо бы рукопись приобрести.
— Посмотрим, — сказал он учителю, — посмотрим, оставьте мне рукопись, я ее почитаю, подумаю.
Прекрасно понимая, что это значит, покровитель Стася поспешил к нему на Лоточек и, как всегда, горячо пожав ему руку, весело сказал:
— Ну, знаешь, твоя «Приська» (таково было название новой поэмы) уже в руках у издателя, он, конечно, даст ее прочитать Иглицкому и поступит по его совету. Отправляйся сейчас же и постарайся перетянуть нашего аристарха на свою сторону… Хоть пригласи его, черт возьми, на котлеты с горошком и портер, это будет стоить не дороже двадцати злотых, зато издатель купит поэму.
— О дорогой мой друг! — смеясь, возразил Шарский. — Как мало вы меня знаете! Неужто я способен подкупить критика?
— Умоляю тебя, хоть пойди к нему на поклон!
— О нет! Это тоже невозможно!
— Ты же заинтересован в том, чтобы твое детище было издано красиво и аккуратно! Хотя и тут не обойдется без сотни опечаток, но ты пойми, что книг, напечатанных у Двожеца на оберточной бумаге, ты не увидишь ни в одном приличном доме. Наша литература редко попадает в гостиные, там ее стыдятся и, купив заранее, кладут на стол, лишь когда ждут в гости кого-то из нас, — да, есть свой круг читателей и у Двожеца, но с ним тебе не снискать известности в высшем свете и не получить право гражданства в литературе, пока пан X. не издаст тебя в желтом переплете.