Ощупью взобравшись по узким, неудобным ступенькам и нашарив дверь, Шарский, ожидая увидеть обычное неряшливое еврейское жилье, очутился в нарядной гостиной, роскошь которой тем больше его поразила, что он готовился к совсем иному зрелищу.
То была просторная зала о двух окнах на улицу, обрамленных тяжелыми шелковыми шторами на вычурных бронзовых карнизах; Станислав с удивлением разглядывал навощенный пол, резную с бронзой мебель, обитую узорчатой тканью, роскошную золоченую жирандоль с гранеными подвесками, большое пианино красного дерева и ковер, покрывавший почти половину пола. В углах стояли два застекленных буфета с посудой — пожалуй, единственное напоминание о еврейских вкусах хозяев, — где были выставлены напоказ, поражая не изяществом, но количеством, старинное и новое серебро, свадебные подарки, безделушки, привезенные из поездок или же кем-то заложенные и не выкупленные. Были там миски, кувшины, чайники, фонарики — сборное войско разного происхождения и стиля, все было расположено так, чтобы гость мог одним взглядом оценить этот капитал, не отданный в рост, и судить по нему о богатстве хозяина. Но в пышно обставленной гостиной воздух был затхлый, и все предметы покрывал слой давно не стиравшейся пыли — видно было, что сюда иногда заходят, но никто здесь постоянно не обитает.
Пока наш студент, оставленный наедине с серебряной утварью, осматривал парадную залу, Герш поспешно скрылся в соседних комнатах. У Шарского было вдоволь времени, чтобы налюбоваться на Давидовы сокровища и подивиться этой бессмысленной роскоши, обличавшей тщеславие нуворишей; наконец послышались быстрые шаги скрипучих сапог, за ними постукиванье женских туфель, потом хорошо знакомое ушам Шарского шарканье стоптанных сапог Герша — и в залу, где, словно на угольях, ждал наш студент, первым вошел Давид Абрамович Бялостоцкий в парадном шлафроке, затем его жена в флорансовом платье и багдадской шали на плечах, последним появился фактор в своем лапсердаке.
Купец — отдадим ему должное — коснулся рукою ермолки, что с его стороны было знаком необычной вежливости по отношению к человеку, которого нанимают на почасовые уроки; супруга его, даже не кивнув головою, вперила взор в юношу, скривилась, увидев, что рекомендованный учитель так молод, и сразу же набросилась на Герша, видимо, браня за неудачный выбор.
Герш горячо оправдывался, к их разговору на еврейском языке, совершенно непонятному для Шарского, присоединился и Давид, но переспорить фактора супругам не удалось; в конце концов, уже только бормоча что-то, они немного смягчились и сравнительно вежливо заговорили с будущим учителем. Хозяйка дома взяла на себя главную роль: подойдя к Станиславу вплотную, она оглядела его с головы до ног и стала расспрашивать тоном высокомерным, почти презрительным.