Ляля с Мишей и Саня снова стали часто видеться после того, как Инна уехала.
— Это у нас семейное, первую жену не по себе берем, — утешал его отец после отъезда Инны. — Вот со второй будешь жить до гробовой доски. Сейчас все «в нарукавниках», вот ты и остался не у дел.
Зато у отца и тети Наташи дела пошли в гору. Опытные экономисты были нарасхват. Кажется, они и Милочку в Плехановский пристроили. Но Саня не был в этом уверен, сводная сестра его никогда особенно не интересовала. В детстве она жила больше у своей бабушки, чем с ними. А потом Саня перестал жить в семье. Саню после продажи квартиры родители прописали к себе, чтобы не пропала московская прописка, и он уехал в дедовский дом в Посад. Но после своего переезда стал гораздо чаще бывать у Ляли с Мишей, даже ночевал иногда, если ехать к себе было слишком поздно, или не очень-то хотелось, или было много дел на другой день в Москве.
Но Ляля недолго прожила со своим Мишей, они разъехались. Саня не вникал, почему это произошло. Принял как данность. И когда она осталась одна с дочкой, стал волей-неволей снова ее опекать: то отвозил на вокзал, то в больницу, носил сумки, коробки и чемоданы, переставлял мебель.
На взгляд маленькая большеглазая Лялька с маленькими беленькими ручками так и осталась воплощенной беспомощностью. Обманчивое впечатление. Она нуждалась в помощи только потому, что в голове у нее роилось бесчисленное множество самых неожиданных замыслов, а вокруг было множество приятельниц, которым она норовила помочь. После того как Саня встретил на вокзале пятую Лялину подружку, а та, точно так же, как предыдущие, стала угощать его коньяком после того, как он внес чемоданы к ней в квартиру, а потом предложила еще и остаться переночевать, он наконец понял, что Ляля просто-напросто устраивает его судьбу. И тогда возблагодарил небо за собственную прозорливость, за Посад и не слишком высокий забор, который отделял его от суетного мира. Останься он в Москве, не видать бы ему письменного стола как своих ушей; благодаря Ляле он все встречал бы и встречал ее судьбоносных подружек. Но после этого случая он расставил все по местам. Ляле твердо сказал, что возить на вокзал и с вокзала будет только ее с Иришкой, и со спокойной душой укатил в Посад. Виделись они теперь не часто, и обычно по делу. А не часто, потому что Елене Игоревне помощь требовалась в исключительных случаях, она не слишком любила, чтобы ей оказывали помощь, зато сама очень любила помогать.
И надо сказать, что ее помощь в литературных делах считалась неоценимой, ею дорожили даже литературные зубры, удивляясь чутью и неожиданным решениям. Зубры звали любимую редакторшу Лялечкой и Ляленькой и дарили шоколад и конфеты, чтобы смягчить темперамент. А вот дочку называли не иначе, как Ириной, прибавляя иной раз даже Михайловна, до того та была серьезна и рассудительна в свои пять лет.