– Отходим к броне. Маслов прикрывает! – услышали ребята голос ротного и, подхватив раненых, двинулись в сторону холмов.
– Молодежь, ко мне! – скомандовал Маслов, выхватив из группы пленных молодого афганца в золотой тюбетейке. Ержан с Вареником переглянулись: не померещилось ли им?
– Десь бачив я його, – пробурчал Гриша.
Убедившись, что ротный уже далеко, Маслов отвел афганца за угол и деловито предложил:
– Это каирхановский сынок. Пока никто не видит, можете пристрелить, как собаку. Валяйте, мужики!
Когда ты стреляешь туда, откуда стреляют в тебя, это твоя нормальная солдатская «работа». Когда на твоих глазах падает парнишка, изрешеченный твоими пулями, и над ним тут же голосит старуха, что-то тревожное царапает душу. И хотя, если бы ты не убил этого парнишку, мгновение спустя из его оклеенного этикетками автомата пули прошили бы тебя, все равно что-то протестует, винится, кается… Но когда тебе предлагают просто так нажать спусковой курок и лишить жизни этого молодого красивого парня в золотой тюбетейке, кто бы он ни был, но без оружия, со связанными за спиной руками?! Бунтует сама природа, парализуя твой ум, твою волю, делая вялыми и тяжелыми твои руки.
Поняв, о чем говорят, афганец вытянулся с побледневшим лицом и пылающими гневом и презрением глазами.
– Может, не надо, Паша! – начал было Ержан, но тот не дал ему договорить, вцепившись в маскхалат:
– Чего «не надо»? Чего «не надо»? Ты видел, что они сделали с нашими? Видел?! Стреляйте, гады, или я за себя не отвечаю! Я научу вас свободу любить! Стреляйте… вашу мать!
Почти одновременно сухо щелкнули три выстрела, и золотая тюбетейка сорвалась с головы рухнувшего моджахеда, покатилась к ногам Маслова, искрясь отблесками вечерней зари.
– Уходим! – пнул тюбетейку сержант и бросил окурок на труп. Уже слышны были крики приближающихся душманов.
* * *
Толпа моджахедов, собравшаяся у тела сына вождя, медленно расступилась, пропуская Каир-Хана, который с каменным лицом нагнулся над телом, аккуратно двумя пальцами снял с одежды еще тлеющий окурок и, не торопясь, пошел прочь. Немногие заметили, как его рука с хрустом в суставах сжала окурок и меж пальцев посыпались искры.
Знакомство с Олегом Зубовым
Каждый «Подъем!» Вовка Губин комментировал нелестными эпитетами в адрес тех, кто его выдумал.
– Бог создал отбой и тишину, а черт – подъем и старшину! – повторил он известный армейский афоризм, нехотя сбрасывая одеяло. И тут же засуетился, потому что уже началось построение.
– Рота, равняйсь! Смирно! Старший лейтенант Зубов! – голос капитана Шпагина сегодня был вроде несерьезный.