Вирус под названием «трудоголизм» проник и в кровь живущих в России людей. Проник лихо и засел крепко. Работа в сверхурочные, стрессы и дедлайны, вылазки в пивную всем офисом, промелькнувшие в полузабытьи выходные, бессоница – все это хорошо знакомо тысячам и тысячам жителей крупных городов, работающим хоть в офисах, хоть на дому.
В гонке непонятно за чем, обвешанные кредитами и обязательствами, мы так хорошо усвоили, что «надо» и «должно», что совсем забыли про «хочу».
И вот, в Италии, за второй порцией пасты, сопровождаемой беседой с новыми друзьями, Элизабет Гилберт услышала и запомнила две фразы, выражающие суть жизни в этой стране. По крайней мере, в той Италии, которая открылась Гилберт. Это «bel far niente»\ «радость ничегонеделания» и «l’arte d’arrangiarsi»\ «умение из ничего сделать конфетку».
Итак, «радость ничегоделания». Что это? Профессиональное безделье? Красивое оправдание собственной лени? День, проведенный в отупении перед теликом? Тусовка в клубе? Нет, конечно же.
«Радость ничегонеделания», как выяснила на своем опыте Элизабет Гилберт, это прежде всего умение наслаждаться моментом, жить «здесь-и-сейчас», умение расслабляться и не тревожиться по пустякам.
При кажущейся легкомысленности звучания радость ничегонеделания – почти что наука, хитрая притом. Нам, воспитанным и живущим в культуре, где долг значит куда больше, чем радость, бывает не так-то просто научиться радостному безделью или вдохновенному ничегонеделанью.
В целительной среде Италии Гилберт удалось овладеть этой наукой. И то – не сразу, а постепенно, шаг за шагом преодолевая барьеры и тормоза на пути к «радостному ничегонеделанию».
Итак, Элизабет Гилберт обнаружила:
право на «радостное ничегонеделанье» не нужно заслуживать. Как и многие выходцы из западной культуры, Элизабет Гилберт полагала, что, прежде чем отдохнуть, нужно хорошенько потрудиться. И даже выторговав себе заслуженный отдых, провести его надобно с пользой и очевидным смыслом.
Неудивительно, что, приехав в Италию за отдыхом и удовольствием, Элизабет первое время терзалась древним, как мир, чувством вины: и с чего вдруг на нее упало столько счастья? По ее собственному признанию, получать удовольствие ей казалось возможным только, если ей дадут такое задание или если ей доведется с научной точки зрения исследовать психические процессы, отвечающие за радость и наслаждение. Разумеется, при таком настрое ни о какой радости и ни о каком расслаблении не могло быть и речи.
Помогли Элизабет Гилберт сами итальянцы, дружным хором убедив гостью: