Доктор Ватсон встал из-за стола. Выпрямился, вернув себе выправку военного медика Смахнул с лацкана воображаемую пылинку. И посмотрел на старого друга взглядом офицера, инспектирующего новобранцев перед боем:
– Сдаетесь? Вы, кто бросил вызов преступному гению Мориарти? Покоритель Рейхенбахского водопада? Охотник, перехитривший хладнокровного убийцу Морана? И теперь Шерлок Холмс намерен отступить?!
Холмс со вздохом развел руками.
– Что ж, – резюмировал доктор, сверкая очами, – будем считать ваше заявление минутной слабостью. Минута прошла, пора заняться делом. Это же элементарно, Холмс! Выслушайте меня, и вы поймете, что я прав!
– Одну минуту, – прервал его монолог Ван Хелзинг. – Я сейчас вернусь.
Профессор скрылся в доме викария, на ходу доставая из-под плаща револьвер. Через окно было видно, что преподобный Симпсон стоит на коленях посреди гостиной, освещенной двумя канделябрами, молитвенно сложив руки перед грудью. Внимание викария приковало к себе не распятие, как того следовало бы ожидать, а портрет на стене. Отворилась дверь, и Ван Хелзинг, ни слова ни говоря, всадил в холст три пули, одну за другой. На миг почудилось, что прекрасный молодой человек, изображенный на портрете, пытается сбежать – и даже почти выбрался из рамы! – но четвертая пуля, угодив в лоб, превратила его в злобного, а главное, неподвижного старца.
Пронзительно закричав, викарий стал рвать на себе волосы. Профессор же покинул гостиную, нимало не интересуясь истерикой преподобного Симпсона. В саду запоздало лязгнули затворы винтовок, но Холмс остановил солдат:
– Все в порядке. Никакой угрозы нет.
– Прошу вас, доктор, – вернувшись, профессор занял свое место за столом. – Продолжайте.
И стал перезаряжать револьвер.
Рассказ доктора Ватсона
В своем рассказе, джентльмены, я буду вынужден вернуться на много лет назад, как если бы обладал машиной времени. Итак, началась эта история в блаженной памяти восемьдесят седьмом, вскоре после того, как я вернулся из Сан-Франциско, где имел частную врачебную практику. И нечего улыбаться, Холмс! Я прекрасно помню, как вы осуждали мой отъезд в Америку. Сейчас, как мне ни больно, я вынужден признать вашу правоту. Все приведенные вами аргументы, от чисто меркантильных до самых высоких, включая апелляцию к британскому патриотизму, оказались безупречны.
Моя вина, моя великая вина!
Как бы то ни было, я снова оказался в Лондоне. Блудный сын вернулся на Бейкер-стрит, под крыло добрейшей миссис Хадсон, и начал всерьез подумывать о приобретении новой врачебной практики – скажем, в Паддингтоне или даже в Челси. Холостяк, я не знал тогда, что не пройдет и двенадцати месяцев, как я встречу мою милую Мэри и вступлю с ней в законный брак. Увы, счастью нашему не судился долгий век! Но вернемся к главному, оставив семейные неурядицы четы Ватсонов иным биографам. Мысли мои были заняты медициной, вернее, способом приложения своих профессиональных навыков; вы, Холмс, в те дни нечасто прибегали к скромной помощи вашего покорного слуги, размышляя над ужасными преступлениями Джека-Потрошителя – и я, имея чрезмерно много досуга, посвящал его самым неожиданным занятиям.