— Раздеваться! — приказала надсмотрщица и жестом показала, что именно они должны делать.
Полетели на пол выцветшие гимнастерки, разноцветные кофты, платья с короткими и длинными рукавами, белье в кружевах и простенькое. Собирались в кучу легкие босоножки, армейские сапоги, изящные красные туфли с ремнями-переплетами, спортивные тапочки, лакированные лодочки, высокие ботинки со шнурками.
Женщины в полосатых платьях сортировали обувь, одежду, набивали ими большие мешки, проворно завязывали и отволакивали к стене. В дверях гоготали эсэсовцы. Оля понуро стояла, стыдливо прикрывшись руками.
— Дезинфекция! В зауну! — прокричала надсмотрщица, заталкивая женщин в подвал без окон. Их поставили под ледяные струи душа, облили вонючей жидкостью, пахнущей раздавленными клопами. От нее сразу вскочили волдыри. Затем выдали полосатые, синие с черным, похожие на мешки, платья, вместо чулок — зашитые с одной стороны рукава каких-то тонких кофт, тяжелые деревянные колодки, обтянутые бурой клеенкой, — здесь их называли крейсерами.
Наконец вывели во двор. Наголо остриженная, в колодках, в арестантской одежде, стояла Оля под чужим небом, холодным ветрам, без фамилии, только с номером.
Уже под вечер партию рассовали по разным баракам — блокам.
Оля, Надя и Галя оказались вместе.
…В три яруса высились, словно закопченные, нары, похожие на лотки. В этой части барака — штубе, — тускло освещаемой единственной подвесной лампой, за длинным столом сидела женщина и шила, другая на незнакомом Оле языке громко читала стихи, третья била вшей на одежде…
Увидя вошедших, кто слез сверху, покинув свои лотки, кто высунулся из них и уставился на новеньких с любопытством.
— Откуда, дядецки? — спросила та женщина, что шила у стола, оставив свое занятие. У нее живые, густо-янтарные глаза, маленький вздернутый нос на добром лице.
Они ответили.
— О! Россиянки! А я естем полька… Ядвига, — она улыбнулась, высоко открыв десны. — Размовлям трохе по-россыйску… Разумешь?
— Кто из Советского Союза? — громко спросила Надя. Отозвались двое: девушка с нездоровым, желтого цвета лицом сказала, что она из Одессы, а коренастая, темноволосая — что из Смоленской области.
В барак вошла миловидная женщина с волосами до плеч, в синем, подчеркивающем стройность, платье. У нее фиалковые глаза, нежная кожа лица.
— Цуганги, ко мне! — приказала она, и Ядвига подтолкнула Олю:
— Пойдем, то так новичушек называен. А я перекладавач буду… як то — переводчица, тлумачич… Разумейте?
— Я ваша пани блокова Анель Ожаговска, — строго объявила женщина, подозвавшая их. — Здесь вам не курорт… Завтра будете распределены по рабочим командам. Исполнительность, усердие и — никаких жалоб. За нерадивость — карцер, лишение пищи. За саботаж — экзекуция. Каждое утро, в три часа, — поверка, аппель. На сборы, уборку коек пять минут. Вот ваши койки.