Тарасов, помедлив, стал докладывать. «Громче!» - велел Александр, кутаясь в шинель. Знобило его. Горячечно блестевшие глаза не скрывали мерцавшей в них тревоги: «Нет Дадону донесенья...» Доктор отвечал, что падение было смертельным, вызвав перелом основания черепа и сотрясение мозга. «Тяжелое сотрясение, - повторил он. - Масков найден бездыханным».
«Боже мой, какое несчастье!'» - воскликнул Александр. И не спросил, потрясенный, что же в таком случае столь сильно задержало доктора с докладом. Спросить, видимо, следовало. Фельдъегерь Масков, по словам знавших его, какими-то отдельными чертами лица и строением фигуры был отдаленно похож на императора Александра, но отнюдь не как две капли. Похожесть там где-то на седьмой воде всплывала. Тем не менее от этой седьмой воды пошла бродить легенда о тайной подмене живого царя мертвым фельдъегерем, подкрепленная возникновением молвы о некоем старце Федоре Козьмиче, поселившемся годы спустя в селе Краснореченском на берегу Чулыма, куда с тех пор наладилось светское паломничество.
Старец как старец. С внушительной фигурой, довольно высокого роста, широкоплечий, с чистым, белым лицом, кудреватыми волосами и слегка вьющейся бородой. Все, как у Александра, если не считать обширной венценосной плеши монарха. Вероятно, судьба старца сложилась не совсем обычная, масонством тут отдавало сильно, и тайна была, конечно, да что с того? Не упирая даже на то, что под конец жизни сделался Александр лысым, похожести и тут едва на грош сыскать было. Однако кому-то очень надобилось, чтобы легенда о будто бы «царственном происхождении» схимника Федора Козьмича не умирала, как умер фельдъегерь Масков, и она хорошо увязывалась со жгучим якобы желанием Александра Павловича оставить престол и удалиться от света куда-нибудь в монастырскую глушь. Либо, по другому варианту, уйти в народ, и там, в гуще народной, «будет он радоваться до слез и подбрасывать в воздух шапку, приветствуя едущего мимо младшего своего брата Николая Павловича».
Вот это полная ерунда. Александр хорошо помнил слова Константина Павловича, родного брата, сказанные им по поводу Николая: «Мой брат Николай был прижит императрицей Марией Федоровной от гофкурьера Бабкина». От кого был прижит сам Александр, сказать невозможно, ибо с кем только не делила свою постель принцесса Вюртембергская София-Доротея- Августа-Луиза, в православии - Мария Федоровна. На каждое имя по соискателю альковных утех.
С колесницы пал не Дадон, а его фельдъегерь, но кто-то настойчиво усиливался поменять их местами. Верно и то, что за альковную ниточку матери Александра Павловича постоянно дергала баронесса Крюденер, секретный агент австрийского канцлера Меттерниха, подавившая волю российского самодержца. Исповедуемые ею сектантские бредни были вложены в душу Александра, как скрипка в футляр. Эта евангельская мученица в засаленном черном платке пыталась еще генералу Наполеону Бонапарту накануне Египетского похода замутить голову своими «магнетическими способностями». Бонапарт недолго прислушивался к несвежей отрыжке «жрицы». Баронессу выставили за порог, как портовую шлюху, не проявив ни малейшего уважения к ее насыщенной токами магнетизма душе. Не получилось у мадам Крюденер обратить генерала в послушника канцлера Меттерниха, и она, следуя инструкциям, переключилась на беспечно купавшегося в лучах славы российского самодержца Александра I.