«Рано она из Питера сбежала, — подумал Анатолий, откидываясь на подушки снова и прикрывая глаза тыльной стороной ладони. — Сейчас у нас таким, как она, толковым, дисциплинированным, грамотным, платят раза в три больше, чем здесь. Но кто же знал, что так будет? Вот лучшие и уехали, а на Родине остались те, у кого шансов тут не было. Поэтому готовых толковых помощников не найти, а пока вырастишь, столько нервов испортишь! Так что рад любые деньги платить, да некому… Что-то я все о делах: то ли соскучился, то ли отдохнул. Пора домой.
Домой я могу ехать, но не могу приехать. Нет у меня дома. Нельзя же считать домом офис, а семьей — жуликоватых компаньонов, где в качестве любящей тетушки выступает пожилая секретарша».
— Алле, сын, это я! Привет! Как ты там? Я скоро возвращаюсь. Как откуда? Я же тебе звонил перед отъездом в горы. Не важно. Я ребра себе переломал, так что будешь увечного папашу на костылях водить и кормить с ложечки. А если я не хочу никого нанимать? Ах, у тебя качалка? Ну, тогда сдашь меня в богадельню. Пока! — Лобанов отключил телефон.
«Лучше бы не звонил. Совсем чужой голос. В следующий раз возьму его с собой, куда бы ни поехал. Почему не взял сюда? Не было бы всего этого бреда».
Раздался стук.
— Войдите.
— Синьор, вы сможете сами собрать вещи или помочь? — прощебетала миловидная сестричка, сопровождая свои слова жестами, пригодными для игры в шарады или для общения с глухонемыми.
— Помочь, — кивнул больной и потянулся за бумажником.
— Надо одеваться. — И она стала ловко расстегивать и стягивать с него пижаму.
— Не укладывайте ее, — остановил девушку Лобанов, показывая жестом, что пижама остается в палате, — я не люблю запаха лекарств.
Через десять минут он был переодет, вещи уложены, а Елены с документами все не было. «Перехвалил я ее, — брюзгливо подумал Лобанов и сам себя укорил за это. — Виновата не она, а знаменитая итальянская бюрократия. И даже не это, а мой сын, который не удосужился перезвонить, чтобы узнать, что со мной. Избаловала меня Танюшка заботой, раньше я таких мелочей не замечал и правильно делал, много чести реагировать на этого сопляка», — успокаивал себя раздраженный отец. Он присел в кресло, но вид разобранной кровати вселял неприятную тревогу, ему хотелось вырваться из больничного плена.