Впрочем, для меня не было и речи о том, чтобы читать в глазах Сесиль. Серо-зеленые зрачки не могли бы выдать мне мыслей, которые блуждали где-то вдали. Когда наши взгляды встретились, то всего яснее, я различала как бы разницу уровней, уклон той души к моей душе. Я была всецело занята ощущением того, что претерпеваю воздействие, что на меня как бы направлена какая-то скользящая сила. Мне не хватало свободы, чтобы понять, каким намерениям той души отвечает это тончайшее движение, какого, собственно, послушания оно домогается от меня.
И я увидела тогда, что как только другая душа начинает влиять на нас с известной силой, этого совершенно обнаженного впечатления достаточно, чтоб нас наполнить и нас удивить. Нам больше ничего не нужно, чтобы удовлетворить нашу потребность в событиях. И в нас всегда живет словно жажда и ожидание этого важного события.
Но я также начинала понимать, что только любовь способна его продлить. Едва я ощутила влияние Сесиль и искушение принять это дурное удовольствие, как начала думать о Пьере Февре все сильнее и сильнее, утверждать все более и более страстно, что я его люблю. Словно обмен взглядами с Сесиль заменил обмен взглядами с Пьером; словно я попросила серо-зеленые глаза на мгновение занять место черных глаз, встретиться с которыми я не смела; словно я позволила им смущать меня и овладеть мной, хотя бы путем намека.
— Давно вы имели известия о вашей матушка, мадмуазель Люсьена?
Еще ни разу г-жа Барбленэ так прямо не спрашивала меня о моих семейных делах. Я ответила:
— Несколько дней тому назад.
— И были хорошие новости?
— Отличные. Мать моя до сих пор сохранила великолепное здоровье.
— Как я ей завидую! Но вам бы следовало показать ей наши края, привезти ее сюда недельки на две. Такое путешествие не утомило бы ее. Она подышала бы свежим воздухом. А мы бы очень были счастливы ее принять.
— Моя мать не очень любит путешествовать. И потом она связана с Парижем. Вы, кажется, знаете, моя мать второй раз замужем?
Я сказала все это очень быстро, с внутренним напряжением, остерегаясь нескромности.
— Да, мадмуазель Лемиез говорила нам об этом. Мы знаем ваши заслуги.
Г-жа Барбленэ повернулась к дочери.
— Думаю, что мы поспеем к обедне в Нотр-Дам д'Эшофур.
— Можно сказать кучеру, чтобы он подогнал лошадь.
— Несчастное животное! Оно и без того едва тащит нас. А нам вчетвером нетрудно будет взять на себя маленький грех.
Потом:
— Это, должно быть, тяжело для девушки, обладающей сердцем. Мальчику это легче переносить. Но с вашим талантом вы держали свою независимость в собственных руках. Это незаменимо. Я всегда думала, что девушка должна быть готова сама зарабатывать на хлеб, на случай, если обстоятельства того потребуют. Это большая сила. Это не значит, что надо потом избрать какую-нибудь профессию или отказаться от бра а. Мне говорили, что главный инженер обучает свою дочь писать на машинке. Хотя, видит бог, при материнском капитале девочка не рискует умереть с голоду. И потом, вы скажете, что пишущая машинка это уже чересчур. Но главный инженер человек современный.