— Печальное событие, молодой человек, да, печальное. Конфеты употребляйте, французские, между прочим.
Я, не зная с чего начать, начинаю пить и употреблять.
Меж тем, проницательный хозяин уже вполне оценил мою незавидную роль.
— Давайте я вам расскажу, всё, что знаю, в связи с этой историей.
— Буду очень признателен.
— Кофе хороший?
— Отличный.
— Вот, и я с вами попью.
Выясняется скоро, что знаменитый художник был руководителем курса «Суриковского», когда Марина там училась.
— Очень талантливая художница, — он, помолчав, произнес с ударением: — была бы.
— А… что ж помешало?
— Дядя. Да-да, этот самый. Он пятью годами старше меня. Возглавлял тогда и деканат и партком. Редкостный пройдоха, а художник никакой. М-да, знаете ли я придерживаюсь не нашей народной традиции — «О мертвых либо хорошо, либо ничего», а европейской: «Только правду о мертвых». Так говорили римляне, и то же самое говорил Вольтер.
Я очень энергично кивнул, впрочем, профессионально оценив сказанное, а не этически:
— Но чем он мог Марине Сергеевне препятствовать?
— У нее родители погибли в автокатастрофе как раз в конце первого Марининого курса. Дядька взял ее под опеку и на иждивение. А она с полгода вообще плохо чего соображала. Отдала материнскую часть коллекции…
— Тут я, простите, прерву. Значит, уже была семейная коллекция?
— Маринин дед был заместителем нашего коменданта в Берлине, ну и, соответственно, всего вокруг.
— Да, понимаю.
— Наследство было примерно поделено поровну. Но а досталось всё брату — дяде Марины.
— А про художество ее?
— Переориентировал на реставратора. Маринка тогда сама себе толком цены не знала — ну, получается и получается.
— То есть он ее сделал под свои нужды?
— И не только ее. Вообще был живоглот — всегда мало. Отправлялся каждое лето со студентами на севера — искусство древне-русское изучать, там в деревнях староверческих представляете что можно было найти?
— Век, этак, XV–XVI?
— И даже раньше. А при андроповских временах промышлявшим этим делом любителям срок реальный грозил.
Андроповские времена… нет, не когда он на короткий срок сделался генсеком, в 1982-84, а когда возглавлял КГБ с 1967 по 1982 год. Это был редкий случай верного ленинца, и в методах, следуя своему вождю, он не стеснялся. Забавно, что в отечественной мифологии данная фигура рисуется чем-то вроде интеллигента. В лагеря и психушки при этом «интеллигенте» совали за малейшее публичное проявление некоммунистических мыслей. Но главное — именно он был первым зачинщиком ввода наших войск в Афганистан, бессмысленной (и проигранной) войны, стоившей нам 30 тысяч погибших и более 100 тысяч получивших разной степени увечья. Я не зря назвал его верным ленинцем, потому что это очень важная для исторического внимания категория идейного изуверства.