— Пока!
— Пока!
Распрощавшись, Тимофей, Кристина и Вера вышли из калитки на дорогу.
Витек притянул к себе Катьку и тихо сказал:
— До свидания, Клоун.
Тимофей оглянулся, словно услышал, и помахал ему рукой. Виктор помахал в ответ.
Никогда еще он не сожалел так о тех, кто уходил. Никогда в его сердце на закрадывалась такая тоскливая, такая безудержная печаль о ком-то. Эти беззлобные, простые, веселые люди, говорившие правильно и умевшие многое понять без слов, ему очень понравились. Такими, наверное, и должны быть те, кого всегда приятно видеть и чувствовать рядом.
Так Витек с Катькой и стояли на пороге дома, потерянно и долго глядя им вслед.
Он и подумать не мог, что так быстро способен привыкнуть к кому-либо. И теперь страдал. Страдал от понимания того, что у каждого своя дорога в жизни и что все они — попутчики, рано или поздно расстающиеся где-то на перекрестках больших и малых людских тропинок. Тимофей был совершенно прав, когда однажды вечером говорил ему об этом. Тогда они хорошо поговорили, как два настоящих взрослых мужика. О жизни, о ее «превратностях», о том, как иногда правильно она сталкивает людей, какие обстоятельства ни вызвали бы такие столкновения. Каждый получал после таких встреч что-то нужное и полезное. И хотя Витек до конца слов не понимал, но интуитивно верно определял их смысл, благо не был обделен некоторым жизненным опытом и долгими наблюдениями за людьми, чаще всего его не замечавшими.
Что-то несомненно менялось в жизни Виктора. Менялось значительно и, скорее всего, бесповоротно. Всего несколько недель назад он был один в этом мире, в котором нигде нельзя чувствовать себя спокойно. В противостоянии чужой воле он закалил свою собственную. И его воля не знала ни жалости, ни страха, ни привязанности, ни любви, ни особой ненависти к кому-либо.
Теперь же у него появились друзья, появилась Катька, которую он уже не отделял от своих забот, и по-настоящему родной человек — бабушка, оказавшаяся не такой плохой, как он думал о ней все свои детские годы. Из-за последнего обстоятельства Витек ощущал уж совсем необычную для него теплоту в груди и совершенно необъяснимую радость.
— А баба Зоя нас к себе может взять? — как будто угадав его мысли, спросила Катька.
— Нет.
— Почему?
— Потому что она уже старенькая. Не разрешат ей нас взять.
— А она приедет к нам? Пусть она приедет! Я ееные булочки люблю. Они вкуснее магазинных. Правда?
— Тебе бы только лопать, — усмехнулся Витек.
— Просто я расту, — вздохнула она.
«Наверное, я тоже», — подумал он.
* * *
Генри Остерман жил в Броневом переулке в аккуратном особнячке под номером 3, арендованном по соседству с коттеджами одного из посольств.