Искоса посмотрел на ее согнутую спину. Такой соблазн. Может быть, он успеет, и она скажет ему, после плавного быстрого приручения это свое дивное «ах», наверное, так берут своих косматых мужей дикие красивые медведицы, заламывая им спины сильными лапами…
— Согрелась? — широко улыбнулся в ответ на настороженный взгляд. Ну что тут скажешь, почувствовала! Услышала мысли.
Инга нерешительно улыбнулась. Кивнула.
Петр свалился на теплую траву, и, глядя в небо, сказал серьезно:
— Инга, девочка. Вот такое у меня предложение. То, что было — оно было. И пусть оно нам дальше не мешает. Поняла? Давай дружить ровно семь дней, будешь помогать мне писать этюды, будем болтать, есть мороженое. Купаться. Если мама тебя отпустит, метнемся куда на денек, в совсем другие места, утром раненько выедем и к ночи обратно. Хочешь так?
— Да. Только…
— Помолчи. Я сказал — не буду к тебе приставать. А если захочешь сама — только скажи. Поняла?
Повернулся на бок, чтоб видеть ее. Она сидела, опираясь на руку, и смотрела недоверчиво, а глаза разгорались сильнее, пока, наконец, не прикрыла их, кивая.
— Я согласна.
— А теперь скажи, чтоб я знал, ты умеешь меня на ты. Скажи, Петр, я буду с тобой.
Инга открыла глаза. Совершенно счастливые. Пошевелила губами, будто пробуя слова на вкус.
— Петр. Я буду. С тобой!
И тоже упала на спину, смеясь в еле заметно темнеющее небо.
Он лежал, касаясь ее локтя. «А уж сделать так, чтоб сама сказала мне — да, хочу — это я сумею, времени еще полно»…
— Ай! — дернулся, садясь и хватаясь за бок. Кожа горела, будто кто-то злой куснул и исчез.
Инга вскочила, бросила быстрый взгляд на Петра, и, оглядевшись, крикнула звонко, с угрозой в голосе:
— Горчик, балда! Я тебя утоплю, ну вот… точно!
— Ага, — согласился из зарослей ленивый голос, — щаз, разогналась…
Еще одна косточка щелкнула Петра в лоб, и он, потирая его, захохотал, вставая.
— Экий грозный у тебя мушкетер.
— Да ну его.
— Пойдем, Инга, девочка. Я голодный, как черт. Устал.
Инга бежала вверх, по крутой бетонке, ведущей к шоссе, сумка оттягивала плечо, колотясь о бедро, и она придерживала ее рукой, улыбаясь. Любила весь мир, и в нем любила высокие кипарисы, что строем провожали ее, небо с распластанными облаками, пятнающими зелень и серые камни гор. Любила Петра, который будет ждать ее наверху, у них та самая, обещанная им поездка. Вдвоем. И с тянущей сердце благодарной болью любила Виву, которая все поняла, выслушала, и — разрешила.
Ведь не соврешь. Конечно, Вива знала, что с внучкой случилась любовь. И посматривала, пока та мучилась ожиданиями вопросов, испуганно предполагая — какими они будут. Проходя мимо окна комнаты Вивы, перебирала все, что случилось, в пещере и на скале, думала, пугаясь, ну как отвечать, а вдруг спросит о самом тайном. И когда бабушка, утром, сидя на веранде, окликнула и сказала, положив красивые руки на скатерть: