.
Но даже если бы следствие не было столь идеологически предвзятым, добросовестным оно все равно не могло быть из-за сжатых сроков. Газеты то и дело укоряли следователей в затягивании дела, что неудивительно: в ту эпоху следствие порой занимало не более трех дней[86]. Несмотря на то, что процесс подготовки материалов занял более двух месяцев (с 6 сентября [1] по 16 ноября [216]), на следственную работу как таковую ушло всего четыре рабочих недели. Круг допрошенных был довольно узок, зато информация, собранная у свидетелей, — обширной. Значительная часть показаний выглядит, с точки зрения современного правосудия, очень странно. Следователи не отфильтровывали сплетни, а, напротив, изо всех сил выуживали их у допрашиваемых. В протоколы охотно записывались слухи, домыслы и высказывания обвиняемых, якобы подслушанные у сарая, приспособленного под место временного заключения. Так, 23 сентября Прохор Варыгин сообщил Быкову, будто слышал, как Данила советовал Ефрему Шатракову ни в чем не признаваться, даже если его будут бить, и сказал, что сам собирается объяснить происхождение пятен крови на своих штанах «кровавым поносом», которым страдал его дед [71].
Но особенно часто повторяется в показаниях разных свидетелей сплетня о перепалке между Татьяной и Ксенией Морозовыми в день, когда тела детей принесли домой. По заявлению Татьяны, впервые упомянутому в деле 11 сентября, Ксения сказала ей: «Что мы тебе Татьяна мясу наделали. Ты теперь его ешь» [5, 70]. Эту же версию повторил Варыгин 23 сентября (в этот день Татьяна еще раз пересказала этот эпизод) [72]. Четыре дня спустя жительница деревни Степанида Юдова тоже поведала эту историю [73]. С другой стороны, в своих первых показаниях Ксения утверждает, что
она никогда ничего не говорила Татьяне о мясе; напротив, в более поздних показаниях [100] Ксения сообщила, что, когда она принесла хлеб Сергею и Даниле, запертым в сарае, Татьяна завопила: «Куда ты этим бандитам несешь хлеб, ступай вот унеси мяса», — на что Ксения ответила: «Кто это мясо наделал, тот и пускай его есть» [102об, 103].
Слухи собирались с разными целями. Разумеется, следователи хотели получить компрометирующий материал на лиц, которых они подозревали в убийстве. Сюда относятся злобные высказывания вроде издевательской фразы Ксении насчет мяса или слов Мезюхина, который, по утверждению Сергея Морозова, якобы сказал: «Етак ребят надо убить» [41 об.]. Но к делу также подшивалась информация о классовой принадлежности и политических взглядах участников происшествия. Так, например, 12 сентября Иосиф Прокопович вспомнил свой разговор со Степанидой Книгой: «…и когда трупы Морозовых привезли к избе-читальне и я говорил жалея ребят что дали бы мне винтовку и я бы полдеревни выбрал и расщелкал и эти слова услыхала Книга Степанида и говорит если тебе кажется мало то можно еще добавить таких так нежалко, это слышали женщины, но они отказались, что неслыхали, и еще слышал Варыгин Прохор. У Книги Степаниды муж Книга Устин Федорович занимается агитацией, что вот всех раскулаченых востановят, и из колоний спец-переселенцев пропустят домой, а в эти дома поселят наших бедняков, к нему ходят спецпереселенцы и даже живут унего которых он кормит своим хлебом и ержал вместе работницу кулачку из Троицкой колонии девку, т-е женщину лет 35» [37— 37об.]. Рассказ Прокоповича рисует полную картину антисоветских настроений семейства Книги, члены которой не только ехидно отзывались о коллективизации, но и водили дружбу (а на самом деле намекалось на более интимные отношения) со спецпоселенцами.