Солдат глухо застонал и снова упал на колени. Силы покидали его.
Наступила тишина. Гнетущая, давящая, словно неподъемный груз, она с каждым ударом пульса погружала мир окружающих звуков в нечто чуждое и странное. Сквозь эту пелену Ганс отчетливо услышал неразборчивое и отрывистое бормотание, будто какой-то заика поселился в голове. Какофония, как эхо, прозвучала в глубине его подсознания и поглотила разум, становясь все незаметней и незаметней. Чужая воля растекалась по ровной глади человеческого сознания…
* * *
Лаборатория была оборудована по последним прогрессивным технологиям. На многочисленных столах находились различные микроскопы, анализаторы, спектрометры и прочие замысловатые приборы, в назначении которых мог разобраться только посвященный. Возле столов стояли небольшие стульчики с подвижными сидениями и телескопическими подъемными механизмами. Полки алюминиевых стеллажей были густо заставлены разнообразными сосудами: пробирками, ретортами, колбами — пустыми и чем-то наполненными, с наглухо закупоренными пробками. Везде царила стерильная чистота, освещенная множеством лампочек, свет которых отражался от водянисто-зеленой кафельной плитки стен и полов. И лишь красно-белый флаг с черной свастикой по центру, свисавший от потолка до пола, нарушал гармонию этого храма науки.
Над экспериментальным столом склонились двое мужчин в белых халатах и шапочках.
Один из них был брюнетом с небольшой проседью на висках. Высокого роста, с широкими плечами и крепкими руками. На первый взгляд определить его возраст было сложно — сорок, может, чуть больше; правильные черты лица, нос с небольшой горбинкой. В его серо-голубых глазах светилась смелость и сила характера, и лишь глубокая складка между бровей выдавала испытываемое на данный момент волнение.
Другой — пожилой толстяк маленького роста с короткой стриженой бородой, выглядывавшей из-под марлевой повязки — неподвижно сидел на стуле. Его лукавые глаза, почти скрывавшиеся под тяжелыми веками, были одновременно и проницательны и бесстрастны. Этакая помесь хорька и греющейся на солнце ящерицы. Минуту назад он капнул какую-то мутную жидкость из мензурки на стеклышко, сунул в микроскоп, подкрутил кремальеру и теперь наблюдал за происходящим через окуляр.
Толстяк оторвал взгляд от микроскопа, снял повязку с лица и трясущимся пальцем поправил очки в золотой оправе.
— Это… это просто поразительно, Эрих… — медленно, запинаясь на каждом слове, проговорил он. Приподняв шапочку и вытерев тыльной стороной ладони испарину на лбу, толстяк продолжил с нескрываемым восторгом: — Я, честно говоря, и не надеялся, что нам удастся сделать это. Сплошная полоса неудач меня чуть с ума не свела… Но я верил! — Он поднял руку и пророчески потряс указательным пальцем в воздухе. — Всегда верил, что наши усилия не пропадут даром!