— Не, мамаша, тут тебе ничего не светит, — констатировал кондуктор. — Таки полезай на империал, давай подсажу… эх-хей!
Жозеф, притиснувшись к окну, позорно укрылся за газетой и принялся просматривать заголовки, сладко замирая от уколов нечистой совести.
ОБНАРУЖЕН ТРУП ГИ ДЕ ЛАБРОССА
В заброшенных пещерах, некогда занятых зоологическими экспозициями Музея естественной истории, найдены останки Ги де Лабросса, основателя означенного музея…
— Ваш номерок, пожал-ста… А это что за дела?
Омнибус «Плезанс — Ратуша» забуксовал на бульваре Сен-Жермен, запруженном горланящей толпой. Жозеф, ничего не замечая вокруг, размышлял о том, не вернуться ли ему к своему незаконченному роману-фельетону [170]под названием «Кубок Туле». Внезапно его внимание привлекла статья на второй полосе:
СМЕРТЬ ЭМАЛЬЕРА
Убийство Леопольда Гранжана, художника по эмали, заколотого кинжалом 21 июня на улице Шеврель, до сих пор остается загадкой. Единственный свидетель оказался не в состоянии описать убийцу, поскольку видел его только со…
Толстая тетка не вынесла путешествия на империале и слезла обратно в салон, громогласно высказываясь по поводу «нынешней молодежи». Жозеф устыдился, с сожалением поднялся и учтиво указал ей на сиденье:
— Прошу вас, мадам… — Сам он пробрался к платформе и остался там, рассеянно слушая щебетание двух горничных.
— Чего мы так плетемся? — негодовала пухленькая коротышка.
— Почем я знаю, опять небось студенты безобразят, — пожала плечами ее товарка, хорошенькая брюнетка, кокетливо поглядывая на Жозефа. — Студенты все как есть бездельники, только и знают, что глотку драть: «Долой правительство!», а мы за них отдувайся!
— А что твоя хозяйка? Все собачится с мужем?
— Да у него зазноба на стороне, деньги из него тянет, вот мадам и боится остаться на бобах.
Шум и сутолока на бульваре усилились — манифестанты совсем разбушевались.
— Становится горячо, — пробормотала пухленькая.
— Вот-вот, и у нас тоже, — подхватила брюнетка. — Месье мне то какое непотребство скажет, то за что-нибудь ущип…
Омнибус тряхнуло. Ватага студентов схватила под уздцы трех впряженных в него лошадей и потянула их в сторону улицы Эшоде, игнорируя отчаянную брань кучера. Перепуганные пассажиры салона бросились к выходу, но сверху уже спускались те, кто занимал империал, и в проеме образовалась куча мала.
— И чего им неймется, школярам-то?! — воскликнула брюнетка.
— А того, что этот зануда, сенатор Беранже, [171]добился запрета на вольности в одежде во время их Бала Четырех Муз, [172]— невозмутимо ответил ей долговязый гражданин, не отрываясь от газеты.