костей, отнеси их клеевару или изготовителю пуговиц; тебе — корпия, пригодится бумагопромышленнику.
И Эстев, уже основательно согревшись, затянул песню:
В королевстве лампы и крюка
Правит всем старьевщика рука;
В королевстве никому не нужной дряни
Он один, с крюком и лампой, всеми правит.
Рыцарь лампы и крюка!
Рыцарь лампы и крюка!
— Заткнись, — проворчал Раймон. — И оставь бутыль в покое, мы идем проводить месье. А я заодно заверну к Сивилле, пора ей вернуть должок.
Они прошли почти весь квартал Доре насквозь. Жозеф представлял себя путешественником, оказавшимся в туземной деревне, за которой вырисовывается зеленая стена джунглей, куда еще не ступала нога белого человека. А вон там, вдалеке, несколько слонов — живое воображение Жозефа превратило в них поезда у Орлеанского вокзала.
Наконец они остановились у обшарпанного домика с единственным подслеповатым окошком.
— Конечная станция, выходим. Вот он, дворец папаши Дьелетта. Прощай, приятель, мы пойдем дальше.
Жозеф громко постучал в дверь, но никто не откликнулся. Может, хозяин спит? У него за спиной раздался вопль, Жозеф резко обернулся: братья вышибали дверь соседней хибары, невзирая на рыдания и мольбы одетой в лохмотья пожилой женщины.
— Не надо, я же околею от холода!
— А я тебя предупреждал, старая сова. Если завтра не принесешь деньги — снимем крышу. А если и послезавтра не заплатишь — прощайся с очагом!
— Упыри! — Женщина, упав на колени, хватала Раймона за ноги. Тот грубо оттолкнул ее. Жозеф, преисполнившись негодования, поспешил на помощь:
— Что вы делаете, разве так можно?! — вскричал он.
— Эстев, гляди-ка: мир перевернулся! С каких это пор должники превратились в жертвы?!
— Сколько задолжала вам эта несчастная?
— Два франка пятьдесят.
Жозеф вывернул карманы, выгреб оттуда всю мелочь и гневным жестом протянул Раймону.
Братцы отправились восвояси, а старуха рассыпалась в благодарностях, умоляя своего спасителя зайти на глоток вина.
Жозеф молча перешагнул порог. Женщина зажгла керосиновую лампу, и он разглядел ее изможденное лицо в обрамлении густых растрепанных седых волос. Убогая клетушка шесть на шесть метров была заставлена ящиками из-под фруктов.
— Устраивайтесь поудобнее, мсье, будьте как дома! Я вас попотчую домашней настойкой из перебродившего батата с сахаром.
Жозеф, скрепя сердце, пригубил пойло, от которого несло винным уксусом, и отставил стакан. Старуха горестно вздохнула.
— Мне хорошо живется здесь. Окна выходят в сторону улицы, и летом тут полно маков. Мой маленький рай… Только вот на этой неделе дела шли туго: ни одного клиента! А я уже слишком стара, чтобы спать под открытым небом.