Иветта в своем старом пальтишке, почти не спасающем от холода, стояла возле ослика, положив руку ему на шею. Лицо у нее было усталое, как у взрослой женщины, отягощенной множеством забот.
Виктор вертел фотографию в руках. Как ее назвать? «Смущение»? «Недоверие»? Наконец он нацарапал на обратной стороне. «Маленькая продавщица булавок разглядывает меня, прячась за хромоногим защитником. Апрель…».
Его прервал резкий телефонный звонок. Он снял трубку, прижал ее к уху и свободной рукой дописал: «…1892 года. Иветте всего одиннадцать лет…»
— Да, Жозеф… Да, я понял… Я знаю, что старьевщик живет в квартале Доре. Не сказал вам, потому что не думал, что тут может быть какая-то связь с… Браво. Спасибо, что позвонили. Завтра? Договорились.
Он повесил трубку, натянул пальто, выключил газ и пересек двор.
Когда он толкнул дверь мастерской, Таша заворачивала что-то в бумагу. Он поцеловал ее, потом спросил, кивнув на сверток:
— Что это?
— А, это одежда, которая мне уже мала. Хотела отдать подруге.
— Ты не забыла, что мы сегодня ужинаем в ресторане? Я заказал столик в…
— Черт, совсем вылетело из головы! Сказать по правде, у меня сейчас нет настроения… Все время думаю об этой выставке в Барбизоне…
— Когда ты туда едешь? — невольно вырвалось у Виктора.
Завтра, ты же знаешь. Вернусь в воскресенье вечером. Ох, любимый, ты сейчас выглядишь так, что мог бы стать моделью для художника, чья палитра состоит только из черных, темно-зеленых и свинцово-серых тонов с редкими проблесками оранжевого.
— Не разбираюсь я в живописи. О ком ты говоришь?
— Об Эль Греко.
— Ах, о «Снятии с Креста»! Что ж, благодарю за сравнение.
Таша расхохоталась.
— Прости, но ты действительно так выглядишь: мрачный, обиженный, подозрительный.
— Ну да, а еще слишком чувствительный, безумно влюбленный и ревнивый! Ты жестока ко мне, Таша. Я вечно боюсь упасть в твоих глазах.
— Зачем ты такое говоришь? Я никогда не полюблю другого.
— Правда?
— Правда, потому что никто не будет со мной так терпелив. Со мной трудно ужиться, а?
— Ты не бросаешь меня только поэтому?
— Дурачок! Только с тобой, и ни с кем другим я хочу прожить всю жизнь.
— Тогда выходи за меня.
— Нет уж, я не позволю тебе совершить такую ошибку, ты мне слишком дорог. Разве брак так уж необходим? Ну, зарегистрируют нас как мужа и жену, и я стану мадам Легри — что это изменит в наших отношениях? На тебя будут глядеть с жалостью и перешептываться за спиной: «Бедняга Легри, всем известно, что у его жены ветер в голове. Она же художница! Якшается с вольнодумцами!» Тебе это не понравится, уж я-то знаю. Куда благоразумнее оставаться твоей любовницей. Когда мужчина спит с такой как я — это нормально. Но когда он на ней женится…