Маленькие дикари [Издание 1923 г.] (Сетон-Томпсон) - страница 6

«Когда вся работа будет сделана» — это было любимое выражение Рафтенов, чтобы отложить какой-нибудь план в долгий ящик; это звучало внушительно и в то же время неопределенно.

Сам открыл нижнюю дверцу шкапа и достал оттуда несколько каменных наконечников для стрел, найденных на пашне, клык бобра еще из первых времен поселения и плохо набитое чучело совы. Ян так и вспыхнул при виде этих сокровищ. Он мог только простонать:

— О-о!

Сам был доволен, что семейные сокровища произвели на Яна такое впечатление, и пояснил:

— Папа застрелил эту сову на гумне, а батрак набил чучело.

Мальчики сразу подружились. Весь день за работой они поверяли друг другу задушевные мысли. Это их так сблизило, что после ужина Сам сказал:

— Знаешь, Ян, я тебе что-то покажу, но ты обещай мне никому не говорить об этом.

Разумеется, Ян дал клятвенное обещание.

— Пойдем на гумно, — предложил Сам.

Дойдя до половины дороги, он сказал:

— Я сделаю вид, что возвращаюсь назад, а ты обойди кругом, и мы встретимся под ранетом в саду.

Когда они встретились под большой раскидистой яблоней, он прищурил один глаз и таинственно шепнул:

— Следуй за мною.

Они прошли на другой конец сада к старому бревенчатому дому, в котором Рафтены жили до того, как построили себе кирпичный. Теперь там складывались инструменты. Сам приставил лестницу к чердаку. Это было прямо восхитительно! В отдаленном углу чердака, под маленьким оконцем, он опять предупредил, что надо хранить тайну. Ян еще раз поклялся, и Сам, порывшись в каком-то старом ящике, вытащил лук и стрелы, заржавленный проволочный капкан, старый кухонный нож, несколько крючков для удочек, кремень и огниво, полную коробочку спичек и грязные, жирные куски чего-то, что он назвал сушеным мясом.

— Видишь, — объяснял он, — я всегда хотел быть охотником, а папа хочет сделать из меня дантиста. Папа говорит, что охотою денег не заработаешь. А ему раз пришлось обратиться к дантисту, и он должен был заплатить четыре доллара, хотя там работы было меньше, чем на полдня. Вот папа и надумал, чтобы я тоже сделался дантистом, а я все-таки хочу быть охотником. Однажды папа высек меня и Буда (Буд — это мой брат, который умер в прошлом году. Мама тебе скажет, что он был настоящим ангелочком, но я всегда считал его гадким, и в школе он был хуже всех). Ну, так папа пребольно высек нас за то, что мы не накормили свиней. Тогда Буд заявил (и я сначала тоже к нему присоединился), что он уйдет к индейцам. Я-то собственно решил уйти, если меня высекут еще раз, и мы стали приготовляться. Буд хотел прихватить папино ружье, а я на это не согласился. Правда, я очень кипятился, а Буд еще больше, но я скоро остыл и стал его уговаривать: «Знаешь, Буд, ведь нужно с месяц итти на запад; и вдруг индейцы нас не возьмут к себе, а вздумают скальпировать? Ведь это будет плохая история. Да и папа, в сущности, вовсе не злой. Мы, действительно, заморили свиней голодом так, что одна даже издохла». Я и сейчас думаю, что мы заслужили порку. Конечно, глупо было бы удрать, хотя мне все еще хочется сделаться охотником. Буд зимою умер. Ты заметил самую большую табличку на стене? Это его табличка. На-днях я видел, как мама плакала, глядя на нее. Папа говорит, что пошлет меня в школу, чтобы я был дантистом или адвокатом. Адвокаты тоже зарабатывают уйму денег. Папа раз судился и знает.