— Я ничего не боюсь, а такое маленькое ободранное существо…
— Неправда, — мягко возразила она. — Именно боишься, потому что в глубине души не так равнодушен к ней, как хочешь показать. Она тебе нравится. Значит, у тебя все же есть сердце. А значит, его можно ранить. Вот чего ты так опасаешься. Верно?
— Я уже говорил, — мрачно бросил Томас, — у меня нет сердца.
— Ты ошибаешься, Томас. — Она поднялась еще на несколько ступеней и встала перед ним. — Очень ошибаешься.
Томас заставил себя не шевелиться, хотя схватился за перила с такой силой, что побелели пальцы. Видит Бог, он не боится ни этой глупой кошки, ни Хлои — вообще никого — и докажет ей это!
— Ладно, — рявкнул он, — оставь ее здесь. Но только пока не найдешь для нее постоянного жилья.
За это безумие Томас был вознагражден самой сияющей, самой радостной, самой нежной улыбкой в мире, предназначенной лишь для него.
— Спасибо, Томас, — прошептала она, блестя полными слез глазами, и медленно, осторожно встала на ступеньку рядом с ним. Держа одной рукой котенка, она положила другую на его обнаженную грудь. Кожа Томаса мгновенно покрылась мурашками — ладони Хлои как всегда были ледяными.
— Хлоя, — укорил он, — куда ты опять подевала перчатки, черт возьми?
— Шшш, — прошептала она. — Не нужно все портить дурацкими придирками. Я так горда человеком, который мне небезразличен.
Человек, который ей небезразличен? Он?! Томас задохнулся.
— Не нужно, Худышка.
— Чего ты требуешь? Чтобы я выбросила тебя из души, из памяти? Глупый, глупый дурачок. Уже слишком поздно.
Ее губы. Замерзшие губы скользнули по его ключице.
— Я не забуду твоей доброты, Томас.
— Уж не забудь, — пробурчал он немного смягчившись, сжал ее ладонь своими и принялся растирать. — Кстати, не забудь вот еще что: я взял ее временно. Понятно?
— Конечно.
Дьявол, почему она так глазеет на него? Словно и вправду вот-вот лопнет от гордости! В груди у Томаса что-то до боли сжалось.
— Дело вовсе не в страхе, — упрямо настаивал он. — Просто я терпеть не могу кошек.
— А кого любишь?
Не в силах удержаться, он уставился на ее так и просившие поцелуев губы.
Тебя, едва не вырвалось у него, тебя! Томас опустил глаза и откашлялся.
— Никого. Может, наконец объяснишь, что такое уно и как в него играть?
Час спустя Томас стоял в кухне, глядя сверху вниз на жалкое существо.
— Иди спать, — скомандовал он. Гарольдина подняла голову и жалобно мяукнула.
— Слушай, — вздохнул Томас, — я уже накормил тебя. Дважды. И ты не голодна. Поверь, дело не в личной неприязни, но я валюсь с ног, а уснуть, пока ты тут сидишь, не могу. Так что довольно.