— Хлоя…
— Хочешь шампанского? — перебила она, поднимая бровь. — Правда, вряд ли ты в нем нуждаешься, но все же…
— Ты выпила всю бутылку, — хрипло напомнил Томас. Господи, ему бы не помешал стакан чего-нибудь покрепче этой шипучки! — И вообще, лучше бы тебе встать.
— Я бы могла сказать тебе то же самое, только ты уже встал! — ухмыльнулась Хлоя и покрепче вдавила попку в его вздыбленную плоть. — Верно?
— Хлоя…
— Да, — прошептала она, прижимаясь к нему. — Определенно встал.
— Прекрати! Тебе пора кое-что объяснить!
Хлоя смеясь обхватила его за шею.
— Никаких объяснений. Не сейчас. Перед глазами все кружится.
Положив голову на плечо Томаса, она неожиданно запела. Пение Хлои очень напоминало вопли мартовского кота. При этом ее жакет распахнулся, открыв кремовую шелковую блузку с пугающе огромным вырезом.
— Хлоя…
— Ты что, забыл все слова? Все время повторяешь: «Хлоя, Хлоя», — передразнила она и, откинув голову, возобновила свой чудовищный вой.
Томас заставил себя не шевелиться, хотя желание наклонить голову и припасть губами к этой стройной шее и ложбинке между грудями с каждой секундой росло. Самообладание, напомнил он себе, хотя жаждал лишь одного — навеки забыть о самообладании.
Хлоя, слегка подпрыгивая, продолжала петь, и с каждым толчком маленькие упругие груди тоже подскакивали, да еще едва ли не в дюйме от его рта.
Томас облизал пересохшие губы. Упругие ягодицы скользили по натянувшейся ширинке и сдерживаться становилось все труднее. Как же он хочет ее!
С пола тянуло холодом, и Томас поежился. Неожиданно в монотонное пение ворвался какой-то странный жужжащий звук. Томас недоуменно поднял брови, но тут же насторожился и потянул носом. Что-то горит.
— Что это?
— Ой! — всполошилась Хлоя и, подскочив, ударилась макушкой о его подбородок, так что у Томаса искры из глаз посыпались. Он тихо охнул. Хлоя взметнулась с пола, но тут же, потеряв равновесие, пошатнулась.
— Торт! Он испекся.
— Более чем, — мрачно заметил Томас, открывая духовку, откуда повалил черный дым. Выключив плиту и выбросив почерневшие остатки торта в мусорное ведро, он потер ноющий подбородок и повернулся к Хлое.
— Что все это значит?
Та скрестила руки на груди, по крайней мере, постаралась скрестить. С третьей попытки ей это удалось.
— Я не обязана ничего тебе объяснять.
— Ошибаешься, — заверил Томас, протягивая к ней руки. Но Хлоя неожиданно увернулась и закружилась по кухне, отмахиваясь от Томаса, пытавшегося ее остановить.
— Нет, нет и нет, — нараспев твердила она, едва выговаривая это короткое слово. — Потому что я свободна, свободна, свободна…