— Что?
— Как, хорошо слышно?
— Да, но какое это имеет значение?
— Сейчас, — признаю я, — никакого. Но шаги, которые вы слышали в тот вечер, безусловно, имеют значение.
— Я сказал уже…
— Меня не интересует, что вы сказали… — перебиваю я его. — Мне надо знать, о чем вы умолчали. Так чьи же это были шаги?
— Вы толкаете меня на подлость…
— Я хочу, чтобы вы сказали правду.
Славов некоторое время молчит. Я прихожу ему на помощь. Это ведь человек логического мышления. Значит, надо подлить логики.
— Не забывайте, — говорю я, — что если вы решили кого-то уберечь, то действуете предельно глупо. Славов скрывает, что слышал шаги, потому что это были шаги Жанны.
— Да, но…
— Погодите, — жестом останавливаю его я. — Силлогизм подтверждается и другим обстоятельством: еще один человек, который тоже должен был бы слышать шаги, молчит. Человек этот — ваша соседка Катя. Жанна для нее — единственное близкое существо. Так что поймите: ваше молчание — красноречивый ответ для меня. Но точный ли, хочу я знать?
Славов молчит: ему, видимо, еще раз нужно взвесить все мои доводы, но и потом он не разоткровенничается. Эти педанты — ужасные упрямцы.
За дверью раздаются четкие шаги. Входит один из милиционеров.
— Товарищ майор, можно вас на минуточку?
— Сейчас, — отвечаю. — Разговор тут что-то не клеится.
Комната Маринова наверху изменилась. Раньше она была просто захламлена. Теперь перевернута вверх дном и до основания обшарена. Зеркальный шкаф, за которым я вчера с трепетом поджидал возлюбленную, выдвинут вперед и прислонен к стене. Одна из его передних подпорок смахивает на лапу льва или какого-то мифологического животного — достаточно громадного, чтобы можно было что-то спрятать внутри. Кажется, именно там нашли листки бумаги, исписанные мелким почерком. Я внимательно рассматриваю их, деловито поглядывая в окно. Через палисадник проследовали исполненные трудового энтузиазма инженер, врач, кассир и адвокат. Двое из них бросают опасливые взгляды на окно. Это понятно: у меня в руках — две жгучие тайны.
Ну, теперь-то я могу нанести утренний визит дамам. Тем более, что я побрился.
Дору не очень удивил мой приход, хотя она старательно изображает удивление:
— Ах, это вы…
— Да, я…
После нежных восклицаний хозяйка приглашает меня в комнату и усаживает в мягкое кресло, а сама устраивается рядышком в другом, застенчиво придерживая полу халата, чтобы тут же, скрестив ноги, обнажить их выше колен.
Дора ласково улыбается, и глаза ее просят о соответствующей любезности. В стремлении избежать соблазна этих глаз и оголившихся колен, я невольно переключаюсь на грудь — такую высокую и открытую, что я тут же спасають бегством в нейтральную полосу прически.