— Нет, — вырвалось у нее так тихо, что он, наверное, даже и не услышал.
— Это самое трудное из того, что мне когда-либо приходилось говорить, Лес. Я никогда не желал причинить тебе боль, — настойчиво продолжал меж тем Эндрю. — Я люблю тебя. И всегда буду тебя любить. Это никогда не переменится.
— Тогда… почему? — Немота прошла, и в душу ей хлынула боль. Это безумие. Это лишено всякого смысла. В эти последние недели, с тех пор, как она узнала о любовной связи Эндрю, Лес говорила себе, что у нее не осталось никаких к нему чувств, что все прошло и что нет больше ничего, что могло бы теперь причинить ей страдания. Но мука, которую она испытала, когда услышала его слова, превзошла все предыдущее.
— Почему? Потому что я влюблен в Клодию. Я не могу от нее отказаться. Не могу позволить ей уйти. Поверь мне, я пытался. — Он подчеркнул это заявление решительным жестом. — Нас с ней объединяет нечто очень особое, очень редкое. Я и не надеюсь, что ты поймешь, как сильно я ее люблю.
— Боже мой, Эндрю, но она же так молода, что годится тебе в дочери. Не будь глупцом! — выкрикнула Лес, протестуя.
— Разница в возрасте… не имеет значения. Может быть, в самом начале она меня и тревожила, но теперь, когда мы вместе, никто из нас о ней даже не думает. Это давным-давно стало совершенно неважным.
— А как быть с теми двадцатью годами, что мы провели вместе? — безнадежно спросила Лес. Она была в тревоге, панике, почти в ужасе. — Бога ради, Эндрю, подумай о том, что ты говоришь!
— Я уже подумал. Все эти последние несколько недель я почти ни о чем другом не думал. И мне очень нелегко далось решение. Пожалуйста, пойми это.
— Понять! — У Лес даже голос перехватило при этом слове и слезы готовы были хлынуть из глаз. Она едва сдерживала их. — Ты отбрасываешь, как ненужный хлам, двадцать один год нашей совместной жизни! Разве все эти годы ничего не значат для тебя?
Эндрю понурился и медленно покачал головой. Две серебряные прядки на его висках, похожие на два белых крылышка, словно насмехались над Лес.
— Ты вовсе не пытаешься сделать наш разрыв менее болезненным.
— Бессердечный болван! — Лес была так уязвлена, что у нее перехватило дыхание, и она разразилась упреками с дикой яростью раненого животного. — Неужели ты думаешь, что я должна сама помочь тебе бросить меня и уйти к этой темноволосой суке, у которой течка?
— Лес, давай-ка оставим всякие ругательства. Это недостойно тебя.
Его агрессивно выпяченный подбородок, казалось, предостерегал Лес, что Эндрю не потерпит никаких оскорблений в адрес Клодии.