– «Из каких пределов взялась она, эта музыка горних сфер?» Вот оно опять! Почему нельзя просто сказать «Откуда взялась эта музыка?». В любом случае идиотское начало статьи. И что такое горние сферы?
Ассистент задумался.
– Наверное, что-то связанное с горами. Но я могу и ошибаться.
Первый заместитель редактора пришел в отчаяние.
– Это прямо поэзия какая-то!
Некто очень хорошо выступил на концерте. Слушателям понравилось. Почему тот придурок в женской шелковой рубашке прямо так и не написал? В конце концов, в этой фразе заключено все, что нужно знать, не так ли? Заместитель редактора схватил красный карандаш, но, как только он принялся трудиться над злополучной рукописью, на лестнице послышались шаги, и в кабинет вошел мистер де Словв, редактор «Таймс», с таким лицом, словно он увидел привидение – или, быть может, привидение увидело его.
Он ошалело посмотрел на двух озадаченных сотрудников и с трудом выговорил:
– Харрингтон прислал заметку?
Первый заместитель протянул ему возмутительную рукопись.
– Да, шеф. По-моему, так просто чушь.
Де Словв схватил заметку, прочел, шевеля губами, и сунул обратно.
– Не менять ни единого слова. На первую полосу, Бакси, и, черт возьми, я очень надеюсь, что Отто сделал иконографию.
– Да, сэр, но…
– И не спорь, черт тебя дери! – рявкнул де Словв. – А теперь, с вашего позволения, я пройду к себе.
Он с грохотом зашагал по лестнице, а главный заместитель редактора и его ассистент принялись мрачно перечитывать заметку Натчбулла Харрингтона. Вот как она начиналась:
«Из каких пределов взялась она, эта музыка горних сфер, из какого потайного грота или неведомого подземелья? Из какой темной пещеры? Из какого окна в рай она доносилась? Мы видели крошечную фигурку в лучах света, и музыка захлестывала нас, то утешая, то благословляя, то обвиняя. Каждый повстречался с призраками, демонами и давними воспоминаниями. Сольное выступление Слез Гриба, юной леди гоблинского происхождения, длилось не более получаса – или целую вечность, – а когда оно закончилось, тишина нарастала, ширилась и густела, пока наконец не взорвалась. Все стояли и до боли хлопали в ладоши, по лицам слушателей текли слезы. Мы унеслись куда-то, а потом вернулись, став другими и мечтая о повторном путешествии в рай, даже если по пути пришлось бы иметь дело с адом».
Главный заместитель редактора и его ассистент посмотрели друг на друга, как наверняка выразился бы Харрингтон, «в легком недоумении». Наконец заместитель проговорил:
– Кажется, ему понравилось.
Прошло три дня. Весьма насыщенные для Ваймса. Нужно было вновь ловить ритм – точнее сказать, выйти из одного и войти в другой, в то время как оба маятника не переставали качаться. Столько бумаг, которые надо прочесть! Столько бумаг, которые надо отодвинуть в сторону! Столько бумаг, которые надо передоверить! Столько бумаг, по поводу которых надо сделать вид, что он их не получал, и, возможно, они съедены горгульями…