С тех пор как стало понятно, что глубоко скрытые секреты противника зачастую проявляются в условиях сильного психологического давления, мое изучение шахмат уклонилось в сторону психоанализа. Поскольку мне удалось выявить собственные скрытые недостатки, анализируя манеру игры в шахматы, связь между моими личностными и спортивными качествами невозможно было отрицать. Психологические аспекты включают способы концентрации внимания, гибкость мышления, самоконтроль, попытки познания неведомого, методы борьбы с напряжением и нисходящей спиралью, умение терпеть дискомфорт и усталость, эмоциональные потрясения; и на фоне всего этого надо еще играть. Обнаружив в себе слабость, я старался принять ее.
Кроме того, следовало тщательно изучать соперников. Их психологические особенности, как и мои, проявлялись не только в жизни, но и на шахматной доске. Такие детали, как привычка нетерпеливо притоптывать ногой в ожидании лифта или старательное уклонение от встречи со своими оппонентами в обеденном зале, обращали на себя внимание. Если казалось, что противник любит все держать под контролем и рассчитывать наперед, я мог нарочно создать на доске запутанное и не поддающееся просчету положение; тогда ему поневоле приходилось вторгаться на неизвестную территорию. Если соперник обладал прекрасной интуицией, быстрым мышлением и любовью к абстрактным построениям на доске, я старался сделать позицию жестко логичной и решаемой только путем терпеливого и длительного расчета.
Когда мне исполнился 21 год, я вернулся в США. Моя любовь к шахматам теперь стала еще более сильной, чем когда-либо. Эта игра не уставала поражать, а ее смысл простирался гораздо дальше просто победы или поражения. Основной целью становилось не изучение игры в шахматы самой по себе, а познания себя через шахматы. Я считал искусство способом постепенного приближения к непостижимой истине — как будто двигаешься по постепенно расширяющемуся и углубляющемуся по мере твоего собственного прогресса туннелю. Чем больше я узнавал об игре, тем яснее становилось, сколько еще надо освоить. После каждого занятия мой трепет перед тайной шахмат становился немного сильнее, что поневоле рождало мысли о смирении. Чем дальше, тем с большей нежностью, в противоположность ярости, я относился к своей работе. Искусство все больше и больше служило во благо самому себе.
Конечно, не все было гладко и прекрасно. Хотя во время путешествий моей основной целью являлся личностный рост, после возвращения в Америку я снова попал в поле зрения массмедиа. Фаны опять преследовали меня на турнирах, ожидая от меня блестящих результатов: но у меня как раз началась уязвимая стадия развития, как у рака-отшельника, ищущего новую раковину. Хотя с интеллектуальной точки зрения новый философский подход к шахматам очень увлекателен, на турнирные результаты молодого игрока он влияет не лучшим образом. Характерная для молодежи убежденность в том, что знаешь ответы на все вопросы, улетучилась. Я по-прежнему обладал гибкостью ума и склонностью к самоанализу, но мне очень недоставало уникального характера игры и увлеченности, принесших в свое время чемпионский титул. Как человек, любящий и изучающий шахматы, я достиг определенных высот, но еще многое предстояло сделать для повышения результативности и артистизма игры.