Отдых у «Луны» закончился веселым лепетом, означавшим, что у всех было легко на душе…
…Остальные дни проходили в сплошных удовольствиях, без всяких рефлексий. Они считали, что философскую суть Капри они уже определили. А удовольствия — рестораны, ужины, беззаботное веселье, а главное — неизменная, почти нереальная красота этого острова — всегда были с ними. Ужины были особенно трогательны: застолья, знакомства и все то же каприйское вино.
На одном таком ужине, за столом, весьма интернациональным по составу, дошли до того, что поднимали тост за Юпитера, Афродиту, Горького и за кого-то ещё, совсем непонятного. В другом местечке море плескалось у самого ресторанного столика, и шампанское пили, омывая ноги в морской пене…
И вот пришла пора возвращаться…
— Пусть время изменит весь мир, но Капри пусть останется Капри, — воскликнул на прощание Валерий. И с этим все согласились.
— До следующей встречи, Капри, — сказала Зоя, помахав острову платочком, когда они были уже на пароме.
— А если я попробую выйти к морю напрямую? — спрашивал он сам себя вслух.
Они приплыли вчера вечером на пароме из Неаполя; был сильный ветер, и ее укачало.
Последние пятнадцать минут она сидела, закусив губу и глядя в одну точку. От причала ехали куда-то вверх на автобусе, потом шли пешком.
Она держалась за его руку и даже не смотрела по сторонам — на все эти скалы, всех этих чаек, на спокойные и тихие огни, выглядевшие так, словно кто-то нещедро посолил крупной солью влажную тьму.
Пока он общался на ресепшен с хозяйкой гостиницы — полной, улыбчивой женщиной, она ждала на улице, сиротливо присев прямо на ступеньку и прижавшись головой к железным перилам.
…Бледная и отстраненная, едва добралась до кровати.
Ее уставшее, будто обращенное в себя лицо, маленькие, красиво и точно прорисованные, а сейчас потерявшие цвет губы, и маленькие зубки, всегда очень белые, и маленький язык во рту — этот язык, который… впрочем, ладно, ладно — и так понятно, как невыносимо он любил все это, держа в руках ее голову, дыша светлыми, влажными волосами и находя то, что видел, совершенным: ноздри, маленькие, как у куклы, мочки ушей, прохладные и тоже до смешного маленькие, линию лба, родинку на виске, сам висок, шею…
Она сразу легла спать и спала беззвучно и крепко.
Он же засыпал трудно, вслушиваясь в шум близкого моря, — а еще ночью пошла гроза, и это было так прекрасно: лежать в комнате, когда там, над огромной водой, бьют молнии.
Проснулся засветло, несколько раз едва-едва прикоснулся указательным и средним пальцем к ее плечу: она спала спиной к нему, кажется, ни разу так и не шелохнувшись за ночь.