Собственная Шеффера честолюбивая конструкция — без Фуста — проявилась рано, в тех донатах шрифта В>42, колофоны которых, повторяя псалтырные формулы об изобретении, называют его одного со «своими инициалами». Последнее, кроме «авторской заявки», означает, видимо, что Шеффер их у Фуста купил, т. е. после второй Псалтыри начал собирать собственную печатню. Это наряду с его обозначением как слуги (т. е. наемного работника) Фуста в некоторых колофонах говорит, что до его женитьбы на дочери патрона в отношениях между обоими были разные фазы. И после смерти Фуста тоже. В издании Юстиниана от 28.V.1468 г. (сразу после смерти Гутенберга) приложена версификация корректора типографии (повторена в 1472 и 1473 г.), сообщающая, что первыми печатниками были два Йоханна, а затем к ним присоединился Петр, который их превзошел, причем как sculpendi lege sagitus — искусный резчик (гравер): теперь он понимал, что для притязаний на изобретение такая репутация необходима. Принять некоего второго Йоханна «в компанию» изобретателей было «прилично» и ни к чему не обязывало. Так началась та версия, которую спустя еще 15–17 лет он изложил Тритемию. Судя по отдельным штрихам, ученый аббат не просто встречался с Шеффером, а для выяснения спора об изобретении. По-видимому, ему был показан хельмасиергеровский акт (отсюда слова из жалобы Фуста в «Хирзауских анналах»). Вставал, видимо, вопрос и о колофоне «Католикона». И Шеффер, пользуясь анонимностью издания, представил этот все еще острый для себя документ как декларацию двух первоизобретателей (кстати, в 1482 г. умер и Изенбург). Исключен страсбургский период Гутенберга: Шефферу нужно перенести изобретение на время, совпадающее со ссудой Фуста (отсюда 1450 г.). Не столько, чтобы придать значение советам своего тестя: по Шефферу, Гутенберг и Фуст изобретают все способы предтипографской печати (литые матрицы вряд ли вообще были, они, видимо, спутаны с литыми «формами» — пластинами; см. гл. II), что позволяло приписать себе изобретение отливать литеры, «как это делают сейчас». Насчет усовершенствований, внесенных Шеффером, догадок много. Одно несомненно было — отказ от гутенберговской системы знаков. И столь же несомненно, что ничего по линии металло-технических умений, он — и никакой писец — к изобретению Гутенберга добавить не мог. Сбивчивость технических сведений в его рассказе говорит скорее о том, что Шеффер с производством шрифта, включая гравировку, знаком был «вприглядку». Ему оно было не нужно — сперва по его функции наборщика (при его квалификации как книгописца, наверное, дорого оплачиваемой), затем потому, что объединение с Фустом позволяло поручать эту «черную» работу наемным людям, давая им образцы; у Шеффера было достаточно дела по производству и сбыту изданий. Были и другие отголоски его притязаний на изобретательскую славу. В 1499 г. в Венеции книга Полидора Вергилия Урбинского изобретателем книгопечатания называет Шеффера, вопреки более ранним итальянским известиям и как бы опровергая их ссылкой на его conterranei — земляков. Это повторено в изданиях 1503, 1509 и 1512 гг. (автор заменил Шеффера Гутенбергом в издании 1517 г., ссылаясь на concives — сограждан — изобретателя). Их отголоски — в кантате 1505 г. синдика немецкого студенчества в Болонье Шеурля, восхваляющей немецкую нацию за изобретение книгопечатания — в 1460 г., кто бы его ни изобрел, Гутенберг или Петр (претворение колофона «Католикона»); в 1553 г. в «Нюрнбергской хронике» Пауля Ланге оба соединятся в одно лицо — Петера Гутенберга.