— Так и пиши. А потом — жительство имею… Укажи, где проживаешь, и в конце добавь: по делу об убийстве солдатской вдовы Трофимкиной могу сообщить следующее… И дальше все, что знаешь.
Макар медленно накарябал свое имя, потом погрыз кончик незатейливой деревянной вставочки, в которой было укреплено стальное перышко, и переложил ее в левую руку…
Колычев почувствовал, как на лбу у него выступает испарина, а под кителем напряглись мышцы.
«Я как охотничья собака, учуявшая дичь. Нужно успокоиться, а то спугну», — подумал он.
Дуга левой рукой водил пером по бумаге довольно бойко, правой у него получалось хуже.
— Макар, а ты разве левша? — спросил Дмитрий Степанович между делом.
— Да не то чтобы полностью. В малолетстве да, был левшой. А в армии переучили. Наш поручик таких вольностей, чтоб оружие в левой руке держать, никому не дозволял. Я теперя что правой, что левой рукой равно владею. Да только, когда сложное дело или там волнительное, левой все одно сподручнее… Вот и перышком по бумаге водить сподручнее левой.
— Макарушка, а убивать какой рукой сподручнее? — ласково спросил вдруг Колычев.
Макар бросил перо и уставился на судебного следователя.
— Это что-то я не понял… Это вы к чему, господин хороший?
— Это я к тому, что Василису Трофимкину левша ножом бил. Придется тебе, друг любезный, на ночевку в арестный дом отправиться. А я буду с этим делом дальше разбираться.
— Это меня в арестный дом? Меня? За шалавую бабу, что и слова доброго не стоила? Да я кровь за отечество проливал и раны наживал, когда ты, червяк судейский, с барышнями по паркетам вальсировал! Вот же какая ваша порода господская поганая! Да, не добили вас в прошлом годе… А правильно политические-то ссыльные говорят — нужно 1905 год повторить, нужно! Ой как требуется!
Лицо Макара налилось кровью, он орал и стучал кулаками по столу, рискуя переломать казенную мебель в кабинете следователя.
Колычев задумался, стоит ли звать охрану или лучше попробовать унять Дугу самостоятельно.
Боясь показаться малодушным, он все же крикнул охрану, попросив препроводить Дугу в камеру. Не хотелось вступать в рукопашную с отставным рядовым, обезумевшим от перспективы оказаться в тюрьме.
Как только по городу пронесся слух, что Макара Дугу посадили в арестный дом за убийство Василисы, к Колычеву пожаловал не кто иной, как Евсей Губин, самый старательный из сторожей, клявшийся накануне следователю, что ничего, ну совсем ничего не знает о смерти Трофимкиной.
Дмитрий Степанович уже собрался домой и выходил из здания окружного суда, когда Губин кинулся к нему и стал бить земные поклоны.