Когда собаки очутились дома, хозяин отругал Снежку. Он был зол и, наверное, поэтому не подумал, что талантливая артистка подвела его первый раз в своей жизни.
Обиженная и без вины виноватая Снежка лежала рядом с подругой, как всегда согревая Бемби своим теплом, и, глядя на них, у хозяина вдруг появилась неприязнь к редкостной и холёной собачке.
Он хотел подойти и наказать Бемби. Но раздумал. Ведь она всё равно была вымирающей породы.
Глупында, Инфекция, Кара – всё это имена одной вороны, которую мой друг Никита подобрал в больничном дворе. Мама Никиты лежала в больнице, и он ходил по утрам её навещать. К маме Никиту не пускали: корпус, где находилась его мама, считался инфекционным. Поэтому Никита мог с мамой говорить только через окно палаты.
Лицо у мамы было осунувшееся, жёлтое, и через зеленоватое стекло мамина голова, окутанная белым полотенцем, походила на самую первую фотографию бабушки, сделанную до революции. Теперь карточку увеличили. На ней бабушка была тёмной, неестественной, а фон сзади туманно-белый. Никита не любил эту фотокарточку и, увидев маму такой, испугался.
– Ма-ма-а! Ма-а-мочка! – растерянно протянул Никита.
– Как вы там живёте? Ты не опаздываешь в школу? Кто тебе готовит обед – папа? – Мама радовалась Никите, радовалась тихо и очень печально.
«Папа готовит невкусно. Варил щи, забыл про картошку и положил лапшу. Потом, утром кефир и всё время кефир. А сам ругается, почему по географии у меня тройка. Мамочка, ты же сама говорила, что нужно есть сахар, а кефир – кислятина, поэтому я и стал хуже учиться».
Никита хотел всё рассказать маме, но почему-то жаловаться не стал, поднял на маму грустные глаза и бодро сказал:
– Живём хорошо. Без тебя скучаем. Мам, тебя скоро выпишут?
Мама хотела ответить, но замахала на Никиту руками и быстро пошла прочь от окна. Никита тотчас сообразил, что в палату вошёл врач и разговаривать с мамой больше нельзя.
Вечером Никита позвонил мне:
– Натка, приходи поскорее! Нужно поговорить!
«Раз звонит, да ещё вечером, значит, произошло что-то серьёзное и ему нужно помочь», – решила я. Спешу. Вхожу и слышу:
– Ну ты! Цып-цып-цып! Как тебя ещё там называть? Чего не ешь? Цып-цып!
Смотрю, Никита сидит на корточках, а рядом – ворона. Крылья обвисли, перья растрёпанные, будто кто-то ещё не успел её ощипать.
– Смотри какая! Её кормят, а она слюни распустила. Натка, больная она, а папа кричит: «Инфекция, сейчас же выбрось ворону вон! Чтоб к моему приходу духу её не было!» Эх, мамы нет! Попроси отца, он…
Никите было тяжело, вороне тоже. Да и мне, признаться, не легче. С одной стороны, Никита и больная ворона, а с другой – мы, взрослые, которые должны быть справедливыми. Я догадываюсь, откуда ворона, начинаю издалека: