Риттер остановился и понял, что до дома осталось всего пара кварталов. Перед глазами была площадь с памятником пролетарскому вождю. И родной суд.
Завтра он будет говорить об отставке. Но сегодня он должен решить, что он скажет Сонечке.
Он только успел вставить ключ в замочную скважину, как дверь распахнулась. Тревожные глаза, немой вопрос.
– Все не так плохо, – хохотнул он.
Не поверила! Вопрос сменился укором.
– Можно операцию…, – протянул неуверенно.
– Да? Где? Ты согласился? – в голосе надежда.
– Сонюшка, не хочу оставшиеся два года по больницам шарахаться, – сказал умоляюще.
– Два года! – отозвалась эхом, обреченно.
– Только не хорони меня сегодня, – почти приказал, страдая, что повышает на нее голос.
– Так, Риттер! Мы будем верить.
– Мы?
– Поедем в Бостон. В клинику к Максу.
– Это к мужу твоему? Нет!
– Я звонила, он ждет в следующем месяце. Но, времени нет, поэтому я сейчас перезвоню. Летим завтра. Или, как получится.
– Соня, не дури. Там ничего нового не скажут.
– А умирать тебе позволить не дурость? – она, наконец, расплакалась.
Грохот за спиной заставил его вздрогнуть.
– Саша! Няня! Вызывай скорую, – Соня первой догадалась, что произошло: сквозь слезы она видела, как Полина показалась в дверях кухни, а потом пропала из поля зрения.
Он обернулся, все еще боясь поверить. Он так не хотел, чтобы она знала. Отъезд ее любимицы, возвращение Сони – и крепкая еще няня сильно сдала. Он кинулся к лежащей на полу Полине.
На ее лице жили только глаза. Она силилась что – то ему сказать, из последних сил кося их в сторону. Он проследил за ее взглядом и понял, что она показывает ему на дверь своей комнаты.
– Что? Что – то нужно? Лучше не напрягайся, сейчас я тебя в больницу…Соня, скорую!
Взгляд Полины стал испуганным.
– Тебе что – то дать?
Полина прикрыла веки.
– Из твоего комода? – он ринулся в комнату и стал выдвигать один ящик за другим, вынимая вещи и поочередно показывая их Варваре. Он даже не смотрел, что вынимал. Он только следил за движением ее глаз. Вдруг Полина часто – часто заморгала. Риттер посмотрел на то, что он в тот момент держал в руке. Плотный большой конверт с неровной надписью на нем: «Александру Риттеру».
– Это? Мне?
Опять прикрытые веки и умиротворение на лице.
До больницы они ее не довезли. Только когда они с Соней вошли в квартиру, он понял, как устал. И, как устала она. «Мы не молоды. Сколько не кувыркайся в постели, это не есть возвращение в юность. Это только лишь попытка убежать от старости», – подумал он.
Пока Соня готовила чай на кухне, Риттер решил распечатать конверт. Первым на стол выпало свидетельство о рождении старого образца. Он открыл корочки и поначалу несколько раз читал только фамилию и имя. Свою фамилию и свое имя. И год рождения, месяц, и число. Все было его. И отец был его. А в графе «Мать» стояло незнакомое имя. То есть, он, конечно, знал, кто такая Полина Тихоновна Пчелкина. Он знал ее всю жизнь. И она всего час назад была еще жива.