Бывшая телохранительница Шляхтина, решив, что не справилась со своими обязанностями, уволилась сразу же после его похорон. Вике было не до нее, да и Луневы считали Зинаиду, если не виновной, так причастной к смерти хозяина – любовника. Долго маялась она от невозможности хоть кому – то быть полезной и, в конце концов, по прошествии двух лет, явилась – таки в дом Вики с просьбой взять ее хоть на какую работу. Вика же, соскучившись по ней (выросла – то у Зинаиды на руках при непутевой мамочке!), поселила ее в своей квартире на правах старшей родственницы. Зинаида, не пожелавшая нахлебничать, устроилась охранницей в госпиталь ветеранов и уходила на дежурства сутки через двое. Только заметив, как рвется из дома молодая мама Вика, вспомнив, видно, еще свою подругу, Викину мать, Зинаида поняла, что силой Вику дома не удержишь. Решив, что детям мать в плохом настроении не нужна, а тетка, то есть она, Зинаида, со своей нерастраченной материнской любовью очень даже, она вышла на чету Луневых с предложением: возьмите меня в няньки. Иван опешил, а его жена быстренько поняла, что забрезжила свобода и, не дав открыть мужу и рта, торопливо кивнула головой в знак согласия. Муж смирился. Потом они ни дня не пожалели о столь скоропалительном решении: Зинаида подошла к воспитанию Луневых отпрысков основательно: сына водила на тренировки по дзюдо, дочка терзала пианино, оставшееся еще от матери Зинаиды. Оба уже в пять лет бегло читали, говорили, не картавя, и не путались в счете.
Сейчас Вика готовилась к вечеру, сооружая из волос что – то воздушное. Идти к Софье Гурской следовало только в вечернем наряде с соответствующей прической. Посмеиваясь над подругой, ревностно охраняющей любые знания, полученные на Курсах Агнессы Бауман, Вика все же с удовольствием обтягивала свою фигурку темно – зеленым шелком, надевала тонкие чулки и вставала на шпильки. Поймав в зеркале голодный взгляд маячившего за спиной мужа, она почувствовала себя куртизанкой, соблазняющей уготованного ей на вечер мужчину не оголенностью телес, но скрытой под невесомой одеждой красотой.
– Может, ну ее, эту тусовку? – прозвучал над ухом хриплый голос Лунева.
– Нельзя. Сонька обидится, – она уже поняла, что все ее усилия последних тридцати минут были напрасны.
– Тогда, яви божескую милость, – слова Лунева звучали совсем не как просьба.
– Нищим не подаю, – попыталась она все же отвертеться от неизбежного.
– Не шути со мной, дорогая, – угрожающе прорычал "нищий", расстегивая длинный замок ее платья….
Она оглянулась на захлопнувшиеся за ней ворота и, торопливо перекрестившись на вдруг промелькнувшую мысль «как бы сюда не вернуться», шагнула с асфальтового пятачка на грунтовую дорогу. Пешком до автобусной остановки, как ей сказали, идти нужно час, да и то, если с хорошей скоростью. Никто за ней не приехал, хотя она так надеялась: посылки от дочери приходили регулярно, только Вика сама ни разу так и не навестила мать. Валерия Георгиевна Шляхтина была на дочь не в обиде, она была на нее зла.