Однако объяснять провал миссии Адальберта только этим было бы неверно. Конечно, в Византии могли — и должны были — наконец-то вспомнить о том, что русская епархия, учрежденная еще в IX веке, была изначально подчинена Константинополю, а значит, римский престол не имел никаких канонических прав на эту территорию. Однако в нашем распоряжении нет даже намеков на то, что в 60-е годы X века были предприняты хоть какие-то попытки учреждения или возобновления русской епископии, подчиненной Константинопольскому патриархату, как нет и свидетельств целенаправленной проповеди на Руси греческих священников. Стало быть, намерение Ольги учредить епископию под юрисдикцией одной из немецких кафедр не было осуществлено вовсе не потому, что место латинян будто бы заняли греки. Очень похоже, что в Киеве изменилась не только внешне-, но и внутриполитическая ситуация, произошел резкий поворот в отношении к самому христианству.
Как такое могло стать возможным? Однозначного ответа на этот вопрос у историков нет, а потому вновь приходится прибегать к помощи гипотез и предположений.
Наверное, недовольство киевлян могло вызвать поведение самих немецких миссионеров, их чрезмерная настойчивость в пропаганде нового учения. О том, что проповедь христианства—и именно в славянских землях — нередко сопровождалась насилиями, мы хорошо знаем из истории христианизации полабских и поморских славян, чьи территории в X—XIII веках насильственно включались в состав Германской империи. Но о политических притязаниях на земли Киевской Руси со стороны Германии не могло быть и речи, так что прямые аналогии здесь не вполне уместны. Скорее, дело в другом.
Русская летопись свидетельствует о наличии языческой оппозиции Ольге прежде всего в ее собственной семье. А потому произошедшее в Киеве логичнее всего связывать — и историки давно уже сделали это — с обострившимися противоречиями между Ольгой и ее сыном Святославом, вышедшим наконец на первые роли в политической жизни Русского государства. Именно из-за этого Ольге и пришлось отказаться от своих намерений. Приглашенные ею немецкие священники вынуждены были бегством спасаться из русских пределов — а это означало ее серьезное внутриполитическое поражение, свидетельствовало об утрате ею незримых нитей управления страной.
К началу 960-х годов Святослав, по меркам своего века, был вполне взрослым человеком, о чем, между прочим, свидетельствует и появление у него собственных сыновей. Будучи князем по праву рождения, он конечно же не смирился со своим приниженным по сравнению с матерью положением. Едва ли мог забыть он и об унижении своих людей в Константинополе во время визита матери к греческому царю — а потому все, что было связано с этой поездкой, должно было восприниматься им особенно болезненно. Как мы предположили выше, Ольге по возвращении из Царьграда пришлось оправдываться перед киевлянами, и прежде всего перед сыном, объясняя собственное крещение хитростью, уловкой, необходимой для того, чтобы пресечь бесстыжие домогательства греческого царя. Трудно сказать, насколько это ей удалось. Во всяком случае, приглашая миссионеров из Германии, княгиня попыталась все же настоять на своем, убедить киевлян в преимуществах христианской веры и крестить тех, кто готов был последовать ее примеру, — но добилась обратного. Конфликт Святослава с матерью был неизбежен, и прибытие немцев обозначило лишь одно из непримиримых противоречий между ними. Вмешательство немецких священников в дела веры — то есть в известной степени в сугубо внутренние, даже княжеские, дела — не могло прийтись по душе ни юному и амбициозному Святославу, ни его дружине. Оно еще больше сплотило поборников язычества вокруг князя.