— Димыч, двигай сюда, Юля тут! Как я и предполагал, здесь есть второй подвал! — развил активность чуткий, умный и добрый Ткач.
Но у меня уже не осталось сил для радости. И способность двигаться я утратила, только часто — часто дышала: наверное, мои легкие сдулись, как купол охладевшего монгольфьера… В ту томительную минуту я убедилась, что души деревьев действительно похожи на души людей, которые немы: и те и другие не имеют возможности высказать своих чувств и переживаний… Только слух меня не подвел: он отчетливо фиксировал звук сбиваемого с петель подвальной двери замка. Странно, но близость спасения не прибавила мне сил, а, наоборот, лишила их последних остатков.
— Юля, Юлечка! — Андрей Казимирович кинулся ко мне. — Что с тобой, девочка? Ты ушиблась, да? Бедненькая, тебе больно…
Он поправил мои очки, погладил по щеке, провел рукой по волосам, откинув челку со лба. Осторожно приподнял мою голову, просунув ладонь под затылок.
— Вы приехали, — сказала я беззвучно и попробовала улыбнуться. А получилось: просто закрыла глаза. Нет, сознание не отключилось, но на меня нашло некое затмение. Я погрузилась в прострацию, перестав реагировать на действительность. Наверное, мои нервы перегорели, как перегорают сопротивления в электрических приборах.
— Надо же, какие уроды! Звери! Бросили девушку в холодном подвале! — сокрушался мужчина, которого Ткач называл Димычем. На нем была милицейская шинель, и я ощутила ее колючую шершавость, когда он взял меня на руки и понес к машине, ругаясь: — Поджечь бы этот проклятый дом! Мерзавцы, творят что хотят!
Он припомнил и другие, отнюдь не парламентские выражения. Для меня они прозвучали как музыка, как гимн торжеству справедливости. Третий мужчина, прибывший с освободительной миссией, оказался водителем «Волги». Он распахнул дверцу, Андрей Казимирович пролез в глубь заднего сиденья, а меня разместили таким образом, чтобы затылок оказался на плече Ткача.
— Юлечка, ты согреваешься?
— У-у, — невразумительно откликнулась я и слабо мотнула головой.
— Может, отвезти ее в больницу? — предложил Димыч. — Вдруг у девушки истощение или обморожение. Мы же не врачи, чем мы поможем?
— У-у. — Я отрицательно помотала головой и выразила протест.
— Юлия хочет домой, — перевел мой знак на человеческий язык Ткач.
— А где она живет? — решил уточнить водитель.
Я нащупала сумочку, вытянула паспорт и раскрыла его на страничке с пропиской, потому что разговаривать по — прежнему была не способна.
— Улица Станиславского, — прочел Димыч.
Чем дольше мы ехали, чем больше удалялись от зловещего дома с подвалом, тем быстрее я успокаивалась. Лежать на плече у Андрея Казимировича было уютно, как у Христа за пазухой…