Пернатый оберег (Яковлев) - страница 68
Как-то, улучив момент, когда дома был и сам глава семейства Брандов и все собрались в гостиной, Дуня будто ненароком достала заветную фотографию.
— Кто это? — тут же ткнула пальцем в Никиту Змеища. — Наверное, ваш бывший ухажер и близкий друг? — и многозначительно поглядела на сыночка.
— Это Никита Никандров, — невинным голоском парировала Дуня. — И ухаживает он вовсе не за мной, а за Анжелой, — и Дуня почтительно мизинчиком притронулась к фотоизображению Анжелы Артюнянц.
Услышав фамилию «Никандров», сам господин Бранд, не участвовавший в разговоре, а занятый просмотром каких-то документов, бросил свои бумаги и тоже стал рассматривать фотографию.
— Так это же Никита Никандров! — воскликнул господин Бранд в глубоком изумлении. — А эта девушка, Анжела, уж не Анжела ли Артюнянц, дочка самого Ю. Б. Артюнянца?!
— Да, это она, — тем же невинным голоском подтвердила Дуня. — И Никита Анжеле очень симпатизирует. Марша и Юлия Никандровы и я, все близкие Никите и Анжеле люди, не сомневаемся, что со стороны Никиты это даже больше, чем симпатия, а Анжела к Никите тоже неравнодушна.
— Так вы действительно родственница господина Артюнянца?! — воскликнул Бранд. А моя дура-жена уверяла меня… — господин Бранд не закончил фразу и бросил на супругу такой испепеляющий взгляд, что Дуня с удовлетворением поняла: мало той от ее половинки не покажется!
С тех пор Змеища перестала говорить, что Павлику рано жениться, а напротив, радовалась: наконец-то сынок нашел себе достойную девушку из хорошей семьи.
Хотя личная жизнь, кажется, начала устраиваться, Дуня не расставалась со своей мечтой сблизиться с родственниками Подосинкиных, родства не признающими, и постоянно приставала к Гене Цаплину с просьбой устроить ей с Анжелой новую встречу или хотя бы узнать номер ее мобильного телефона. Но Гена только отшучивался: мол, хорошенького понемножку. А насчет номера Анжелиного телефона ответил очень серьезно, что если бы даже его знал, не стал бы говорить никому. За такое выгонят с работы в два счета! Да и зачем Дуне ей звонить? Анжела за границей, а его почему-то на этот раз в штат ее охраны не зачислили.
Но поводу последнего обстоятельства Дуня для себя до конца так и не решила: радоваться не случившейся разлуке с возлюбленным или огорчаться? От Оксаны, навещавшей Михасика, Дуня узнала, что и у Никандровых тоже все разъехались: Марфа улетела в свою Америку, Никита сопровождает Анжелу по Куршавелям и Багамам, Юлия во Франции. Правда, она время от времени посещает родные пенаты: навещает своих ненаглядных собачек в приюте, потому как долгое расставание с ними для нее слишком мучительно. Дуня собиралась в один из ее собачачьих визитов воспользоваться Юлиным разрешением и позвонить ей — просто чтобы напомнить о себе и поддержать знакомство. Но и не без дальнего прицела! В душе почти каждого человека, даже потомственного жителя равнин, никогда и гор в глаза не видавшего, как та же Дуня, всегда найдется что-то от рисковой натуры горнопроходца, эдакого генетического альпиниста. А этих покорителей горных вершин хлебом не корми, дай только взобраться на новую кручу, повыше и покруче прежней. Покорился, допустим, Казбек, а впереди уже манит новая возвышенность. Если принять геноальпинистские замашки Дуни за аллегорию, то под покоренным ею Казбеком подразумевался Гена Цаплин, но встревать ему в великий ревнивый спор с Шат-горою не было никакого резона. Чересчур простонародное название Эльбруса — «Шат» (от «шататься», наверное?) и так гарантировало Дунино отрицательное отношение к низкостатусным как вершинам, так и кавалерам. А о павшем к Дуниным ногам Монблане (за аллегорией скрывается Павлик Бранд) Геннадий ничего не знал. Покорить Монблан — это неплохо, это престижно, но что этот Монблан собой представляет в сравнении, допустим, с Гималаями и Каракорумом?! Никиту Никандрова Дуня могла сравнить лишь с этими величественными горищами, с высочайшим тамошним пиком Джамаджу… (тьфу! никак не выговоришь), джилунгом, что ли? Дуня не знала, но догадывалась, что многие матримониальные альпинистки пытались покорить эту заманчивую вершину, но едва ноги оттуда унесли. Лишь Анжеле это удалось. Дуня сама была свидетельницей ее триумфа. Но разве Анжелу можно называть альпинисткой хоть в аллегорическом, хоть в каком другом смысле? Она сама себе вершина, еще более величественная Юнгфрау, раз в десять повыше даже вышеупомянутого Джамаджуджи… Зачем ей никандровские миллионы, которые перейдут к Никите по наследству, когда ей своих, в смысле — папенькиных миллиардов девать некуда? Значит, у нее к Никите чистая и бескорыстная любовь, и в основании ее — только чувства. Или «чуйства», как выражаются скептически мыслящие Дунины подружки. Но чувства (чуйства) — вещь эфемерная, когда они не покоятся на прочном материальном фундаменте. Фата-моргана — и не более того. Сиреневый туман глаза ей застилает, но дунет ветерок — и нет уже его. Еще один звонок в виде обидного Никитиного ехидства или некорректного внимания к другой особе прекрасного пола — и милого дружка в отставку отправляют… Пойдет он в никуда, кто подберет его? А тут Дуня ему навстречу: