Надежды маленький оркестрик (Окуджава) - страница 51

пожалел его всерьез,
а просто он гусятину
на завтра перенес.
Но гусак перед строем гусиным
ходит медленным шагом гусиным,
говорит им: «Вы видите сами,
мы с хозяином стали друзьями!»
Старается гусак
весь день и так и сяк,
чтоб доказать собравшимся,
что друг его – добряк,
но племя гусака
прошло через века
и знает, что жаровня
не валяет дурака.
Пусть гусак перед строем гусиным
машет крылышком псевдоорлиным,
но племя гусака
прошло через века
и знает, что жаровня
не валяет дурака.

«Не слишком-то изыскан вид за окнами…»

Не слишком-то изыскан вид за окнами,
пропитан гарью и гнилой водой.
Вот город, где отца моего кокнули.
Стрелок тогда был слишком молодой.
Он был обучен и собой доволен.
Над жертвою в сомненьях не кружил.
И если не убит был алкоголем,
то, стало быть, до старости дожил.
И вот теперь на отдыхе почетном
внучат лелеет и с женой в ладу.
Прогулки совершает шагом четким
и вывески читает на ходу.
То в парке, то на рынке, то в трамвае
как равноправный дышит за спиной.
И зла ему никто не поминает,
и даже не обходят стороной.
Иные времена, иные лица.
И он со всеми как навеки слит.
И у него в бумажнике – убийца
пригрелся и усами шевелит.
И, на тесемках пестрых повисая,
гитары чьи-то в полночи бренчат,
а он все смотрит, смотрит не мигая
на круглые затылочки внучат.

Из фронтового дневника

В этом поле осколки как розги
по ногам атакующих бьют.
И колючие ржавые розы
в этом поле со звоном цветут.
И идет, не пристроившись к строю,
и задумчиво тычется в пыль
днем и ночью, верста за верстою
рядовой одноногий Костыль.
У полковника Смерти ошибки:
недостача убитых в гробах —
у солдат неземные улыбки
расцветают на пыльных губах.
Скоро-скоро случится такое:
уцелевший средь боя от ран,
вдруг запросит любви и покоя
удалой капитан Барабан.
И, не зная куда и откуда,
он пойдет, как ослепший на свет…
«Неужели вы верите в чудо?!» —
поперхнется поручик Кларнет.
Прав ли он, тот Кларнет изумленный,
возвышая свой голос живой
над годами уже не зеленой,
похоронной, сожженной травой?
Прав ли он, усомнившись в покое,
разрушая надежду окрест?..
Он, бывало, кричал не такое
под какой-нибудь венский оркестр.
Мы еще его вспомним, наверно,
где-то рядом с войною самой,
как он пел откровенно и нервно…
Если сами вернемся домой.
Мы еще его вспомним-помянем,
как передний рубеж и обоз…
Если сами до света дотянем,
не останемся здесь, среди роз.

«Не будем хвастаться, что праведно живем…»

Не будем хвастаться, что праведно живем,
а разойдемся скромно по домам.
А что останется потом,
когда мы все помрем,
пусть это будет памятником нам.
И если грянет правды торжество,
пусть это будет памятником нам.