— Так есть у тебя номер? — спросил я опять, не желая, чтобы она и дальше допрашивала меня.
Мать ответила на это, что номер она знает, но там никто не подойдет, потому что старик-водитель уехал в Сеул, и вышла на кухню.
Мать заваривала чай. Я сидел за столом и наблюдал за ней, а потом вдруг сказал:
— Отцу тоже завари.
Казалось, это говорю не я. Кто-то другой внутри меня сделал так, что я произнес эти слова. Не помню, чтобы мать когда-нибудь делала чай отцу. Они никогда не чаевничали вместе. Они ели и спали порознь. А теперь я прошу ее заварить чай и отцу тоже.
— Ты знаешь, что отец считает самым счастливым временем своей жизни тот месяц, который вы много лет назад провели в Намчхоне, когда отец готовил и накрывал для тебя стол? — Слова сорвались с моих губ быстрее, нежели я успел подумать, что говорю.
Мать не реагировала. Не оглядывалась на меня. Я услышал только, как звенит чайная ложечка о края чашки. Было очевидно, что мать смутилась, но я не удержался и все же сказал то, что так и вертелось на языке:
— Отец всегда любил тебя и теперь любит.
Было слышно, как закипает вода в чайнике на плите. Я уже начал жалеть, что сболтнул лишнее. Но назад не повернешь.
— Ты так говоришь, будто я ненавижу отца, — немного погодя, тихо сказала мать, стоя лицом к раковине и не оборачиваясь ко мне.
— Да нет, я не хотел…
Я бросился, было, объяснять, но мать опередила меня.
— Я все знаю. Ваш отец удивительный человек. Не знаю, что стало бы со мной, не встреть я его… Не знаю, смогла ли бы я жить дальше. Он мой спаситель. Иногда я думаю, что это Господь его послал, чтобы меня направить. У меня нет ненависти к отцу, но мне с ним тяжело. Я не избегаю его, но теряюсь рядом с ним. Не знаю, поймешь ли ты это, но вот такая у нас с отцом любовь.
Мать повернулась ко мне и посмотрела мне прямо в глаза, будто спрашивая, понял ли я ее. Я отвел глаза. Она поставила передо мной чашки и попросила отнести одну отцу.
— Будет лучше, если ты сама отнесешь, мама, — ответил я, взглянув на наполненную до краев зеленую чашку.
Мать недовольно прикрыла на несколько секунд глаза, стараясь, однако, чтобы я этого не заметил. Я подумал, что, может быть, был излишне резок, но все равно считал, что поступаю правильно.
— С вашим отцом я… — начала мать и, помедлив чуть-чуть, продолжила. — Я головы поднять не могу. Я всю жизнь не могла смотреть ему прямо в глаза. Нет людей без греха, но ваш отец святой.
Я стал потихоньку догадываться, что имела в виду мать, говоря об их с отцом любви.
— Мама! — больше я ничего не мог сказать.
Вместо этого я взял со стола чашку.