На обратном пути в машине мы молчали. Мать смертельно устала, а брат, наверно, пытался собраться с мыслями. Гнетущее, тяжелое настроение овладело нами. Я вел машину, глядя прямо перед собой. Однако вести было непросто: из головы не выходил рассказ о зернышке из бразильских или индонезийских джунглей, которое пересекло Тихий океан, попало на вершину холма и выросло здесь в огромную пальму, смотревшую теперь на Тихий океан с высоты. Почва тут другая, климат тоже, а зерно несколько лет в чуждой для него земле боролось за то, чтобы дать росток. Оно не только боролось, но приспосабливалось и терпеливо ждало. До тех пор пока здешние климат и почва не стали для него родными.
Корни дерева достигают моря, которое принимает пальму в свои объятия. Нет, наоборот. Дерево обнимает море. Дерево больше и шире моря. Мне представляется, как длинные корни пальмы, уходящие глубоко под землю, простираются под Тихим океаном до самых джунглей Бразилии или Индонезии. Ни одна живая душа не знает, что каждую ночь пальма прорезает воды Тихого океана. Кощунственно было бы полагать, что это дерево не двигается, приковано к своему месту. Посмотрите на нее, на эту пальму, пересекшую Тихий океан. Разве можно говорить, что, сделав это однажды, она не сможет сделать это снова? Я думаю, что дерево перемещается, просто людям не дано это видеть. Мать и брат не могли прервать цепь моих пространных размышлений. Брат смертельно устал, а мать наверно пыталась собраться с мыслями. Гнетущее, тяжелое настроение овладело нами. Я вел машину, глядя прямо перед собой.
После поездки в Намчхон мы зажили каждый сам по себе. Мать с самого утра пропадала на работе и возвращалась только поздно вечером. Брат тихонько сидел в своей комнате, отец — в своей. Мы практически никогда не собирались вместе за столом. Я слышал, как домработница, которой приходилось по четыре раза на дню накрывать завтрак для каждого из нас, жаловалась, до чего же странная у ее хозяев семейка. Она была права. Хотя, если подумать, у нас в доме ничего не изменилось после Намчхона. Отчуждение и равнодушие были для нас не новостью — разве что теперь мы еще больше отдалились друг от друга. Как слой пыли в щелях рассохшейся мебели, который незаметно, постепенно становится все толще и толще, росла и пропасть между нами. То, что посторонним людям казалось странным и неестественным, для нас было совершенно нормальным и привычным.
Я внимательно прослушал сообщения, которые появились на моем автоответчике за то время, что я был в Намчхоне. Одно было от женщины, судя по голосу, средних лет, которая искала сбежавшую из дома дочь, второе — от молодого мужчины, который хотел, чтобы для него купили билеты на остров Чечжудо на рождественские каникулы. Это были потенциальные клиенты моего агентства «Пчела и муравей». Мужчина перезвонил потом еще раз, был очень рассержен, что опять никого не застал, и со словами «слышь, гребаный агент, ты вообще работаешь там или бамбук куришь?» бросил трубку.