Столб огня поднялся метров на десять над поверхностью воды. На мгновение показалась охваченная пламенем фигура, однако тут же исчезла. Впрочем, бензин быстро выгорел и огненный столб огня резко уменьшился в размерах. Теперь вверх потянулись жирные, черные клубы дыма – горела краска и еще что-то. Лодка же проплыла по инерции несколько метров, а потом безжизненно закачалась на мелкой волне.
Ребров завороженно, в каком-то оцепенении наблюдал из окна второго этажа за этим фейерверком, как вдруг почувствовал, что в затылок уперся твердый, холодный предмет.
– Не шевелись! – негромко, но очень убедительно прозвучал голос за его спиной. – Иначе вышибу тебе мозги!
Ему быстро и больно заломили за спину руки, надели на них наручники, а потом профессионально обшарили рубашку и брюки. После этого грубо развернули.
Ребров сразу узнал стоявшего перед ним человека с пистолетом в руке. Это был один из тех мужчин, что играли на пляже в карты. Тогда он много балагурил и смеялся, но теперь его лицо было жестким и холодным.
– Кто ты, сукин сын, такой?! – играя желваками, спросил он Виктора.
– Сукин ты сын! – заорал следователь Рукавишников, когда охранник ввел Реброва в небольшую комнату в следственном изоляторе, специально предназначенную для допросов. – Я так и знал, что ты будешь путаться у меня под ногами! Ах ты сукин сын! – повторил он.
– Ко мне уже обращались недавно так же изысканно, – тяжело садясь на подвинутый ему стул, сказал Виктор. – И, представьте, какое совпадение это тоже был человек из органов…
Последние два часа Ребров провел в маленькой, пропахшей запахами всех возможных человеческих выделений одиночной камере. За это время он почти полностью отошел от стресса, парализовавшего сознание после первой в его жизни перестрелки. Спасительное для организма состояние заторможенности сменилось на какое-то время крайним нервным возбуждением. Он опять слышал свист пуль, мышцы непроизвольно сокращались, и мозг с ужасающей четкостью осознавал, что у него была почти стопроцентная возможность оказаться сейчас в морге. Но потом ушло и возбуждение, уступив место непомерной усталости.
Поэтому, когда его повели на встречу со следователем, Виктор едва передвигал ноги. Увидев же Рукавишникова, он немного оживился. Тонизирующее воздействие оказало и приветствие, которым он был встречен.
Комната для допросов в следственном изоляторе представляла собой тесное прямоугольное помещение, где из мебели были стол и два стула. Маленькое, зарешеченное окошко, грязный плафон под потолком и темно-синие стены – все это в совокупности давало какое-то специфическое освещение, похожее на рассвет в хмурое зимнее утро. В комнате не за что было зацепиться взгляду, и попадавшим сюда людям невольно приходилось выбирать такое малоинтересное занятие, как смотреть в глаза следователю.