Тубэй вернулся совсем поздно. Каждый раз, когда он возвращался в такое время, от него пахло одними и теми же духами, их запах был едва уловим. Такой же едва уловимой была миссия семейства Инь. Самое страшное, Тубэй этого запаха парфюма совершенно не замечал. А вот Тунаня распространяемый братом аромат очень даже напрягал. Проследив, как Тубэй прошел в свою спальню, Тунань вдруг почувствовал, что значит для него не больше, чем, к примеру, трусы. Он был для Тубэя просто каким-то символом, никоим образом с ним не связанным.
Тунань не хотел устраивать брату допрос. Он боялся проникать в детали его личной жизни. Молчание подразумевает, что человек что-то скрывает. Но как только запретная тема перестает являться табу, желание узнать больше увеличивается в разы. Тунань проследовал за братом. Держался он строго, но при этом продолжал хранить молчание. Ведь начни он о чем-то спрашивать, Тубэй непременно наврет с три короба. А Тунаню очень не хотелось видеть, с каким видом его младший брат будет хладнокровно обманывать его.
– Почему ты выключил пейджер? – сурово спросил Тунань. Он и сам не ожидал, что его слова прозвучат настолько проникновенно.
– Да я не выключал, – ответил Тубэй.
Тубэй не смотрел на старшего брата. На его лице отразилось полное непонимание. Обозначившиеся при электрическом освещении темные круги под глазами выдавали его утомление и усталость. Тубэй вынул пейджер, нарочито внимательно посмотрел на него и пробормотал:
– Как он мог выключиться?
Глядя на младшего брата, Тунань почувствовал, как его захлестнуло чувство возмущения и горести, он выдержал долгую паузу, прежде чем заговорил снова:
– Там в пароварке есть рис, ты, наверное, голоден?
– Да все нормально.
– Много у тебя сейчас занятий в университете?
– Да нормально.
– Справляешься?
– Все нормально.
– Старший брат с тобой разговаривает.
– Я тебе отвечаю.
Тунань не проронил ни звука, а потом зашелся в кашле. Приступ сухого кашля длился довольно долго, заставив Тунаня, словно креветку, перегнуться в пояснице. Когда все прошло, он присел рядом с Тубэем в ожидании, что тот хоть что-нибудь скажет. В период болезни ему хотелось услышать от Тубэя какие-то слова заботы или дождаться от него простого стакана воды. Тунань молча взирал на Тубэя, зрачки которого тупо уставились в пространство – вставь в них стрелки, и они могли бы сойти за часы. Этот его взгляд совсем расстроил Тунаня.
– Сходи-ка принеси мне сигарету, – попросил Тунань.
Тубэй не двинулся с места. Запустив руки в карманы, он из одного вытащил пачку сигарет, из другого – зажигалку и подал их Тунаню. Тот вынул сигарету и стал крутить ее между пальцами. Тишину в комнате нарушали лишь изредка проезжающие по улице машины. Дорогу только что помыли, отчего казалось, что колеса машин рвут под собой бумагу, создавая очень неприятное, болезненное на слух ощущение. Их семья сейчас представляла из себя своеобразный мирок на колесах, при этом Тунань отвечал за движение передних, а Тубэй за движение задних колес. Но Тунань уже видел, как эти задние колеса нагоняют его с сумасшедшей скоростью. Он уже видел, что этот день не за горами. Тунань повнимательнее присмотрелся к Тубэю: брат похудел, резко очерченные контуры лица выдавали его неспокойный юный возраст. В этих донельзя знакомых чертах Тунань узнавал молодого себя. Тунань протянул руку и пару раз хлопнул Тубэя по плечу. В этот момент Тунань вдруг и вправду ощутил себя его отцом. Он сказал: