– Хорошо.
Через пятнадцать минут прибежал взмокший Меланхольев с двумя пачками аккуратно сложенных и перевязанных газет, отыскал облезлую чернобурку:
– Занимали?
– Вон то серое пальто. Я сказала про вас.
Меланхольев, беззаботно прогуливаясь: достанется! – подошел к добровольной активистке в вязаной шапочке полюбоваться на ее работу.
– Сто восемьдесят третий!
– Здесь! Ихлачев.
– Правильно. Сто восемьдесят четвертый!
Всё шло четко. Очередь любила порядок. Сто восемьдесят четвертый выстраивался за сто восемьдесят третьим, сто восемьдесят третий за сто восемьдесят вторым и гуськом, по трое-четверо заходили в заветную дверь, где почему-то царил полумрак, и при свечах Великим Жрецом совершалось Великое Таинство. Оттуда выходили очищенные, с просветленными лицами, бережно заталкивая поглубже в карман драгоценную выстраданную просвирку – Абонемент На Книгу.
Из любопытства Меланхольев вытянул шею и заглянул в тетрадочку активистки в вязаной шапочке. Активистка рывком прижала к себе списки, словно партийный билет, с которым шла на расстрел, и с таким вызовом зыркнула на Меланхольева, словно на нем была не серая кроличья шапка, а черная фуражка гестапо.
– Секрет, что ли? – фыркнул Меланхольев.
– Секрет! – пылая очами, сказала активистка. – Подходят, вычитывают фамилии, а потом по ним проходят. Понятно?
Меланхольев еще немного постоял и вдруг увидел, что к активистке подходят и записываются новенькие, только пришедшие.
– Будете двести двадцать девятым, – говорит подошедшему активистка.
У Меланхольева аж волосы под кроличьей шапкой шевельнулись: как так?! А он-то, он-то как же?! Подошел к активистке.
– Послушайте, я вот давно пришел, и стою, а не записался. Я после вон той чернобурки, мне сказали: живая очередь…
– Ничего не знаю, – сказала активистка. – Могу записать вас только двести тридцатым. Как ваша фамилия?
– Меланхольев, – сказал Меланхольев.
Активистка записала Меланхольева двести тридцатым и накрепко прижала к своей груди списки, отнять которые от нее можно было только вместе с жизнью.
– Что ж вы мне не сказали, что записываться надо, – хмуро спросил Меланхольев у облезлой чернобурки.
Он слишком хорошо знал, что такое очередь по спискам. Наверное, ни в одной государственной организации, ни в одном трудовом коллективе нет такой железной дисциплины и такого жесткого торжества справедливости, как в очереди по спискам. Это – намертво. Гиблое дело. И всё-таки Меланхольев сказал себе: «Пройду! Я – честно».
Чернобурка молчала. Она была в списках.
Тут подскочило серое пальто и нахально спросило у Меланхольева: