– У вас какой номер?
– Я за ней, – твердо сказал Меланхольев, указав на чернобурку.
– У нее двести шестой, а у меня двести седьмой, – ехидно сказало серое пальто. – Я вас не видела, я вас не пропущу.
Чернобурка выдерживала позицию невмешательства, повернув к Меланхольеву изъеденную молью спину.
– Я стоял! – еще тверже сказал Меланхольев.
– Вы без номера. Я вас не пропущу! – не менее твердо сказало серое пальто и встало впритык к изъеденной спине.
Меланхольев зашел вперед облезлой чернобурке и зашипел:
– Это вы мне сказали, что живая очередь, меня из-за вас теперь не пускают.
Чернобурке, наверное, стало совестно и она прошептала:
– Становитесь впереди меня.
– Готовятся: двести шестой! – выкрикнула активистка.
– Я, я! – обрадовалась чернобурка. – Денисова.
– Двести седьмой!
– Я! – крикнуло серое пальто. – А вот этот в шапке без очереди! Он не в списке!
– Кроличья шапка, отойдите от двери! – возмутилась очередь.
– Я стоял! – отчаянно выдохнул Меланхольев. – Мне сказали: живая очередь, и я не записался!
– Никакой живой очереди нет! – твердокаменно сказала очередь. – Есть списки!
– Он двести тридцатый, – сказала активистка.
– Вы двести тридцатый! – грозно выдохнула очередь.
К Меланхольеву из очереди вышел лоб в телогрейке. От его макулатуры – пышной вязанки картона с зеленой Нефертити на фоне оранжевого апельсина – сильно попахивало помойкой.
– Эй ты, кролик, отойди от двери! – гаркнул он.
У Меланхольева опять взмокла просохшая было спина.
– Как вам не стыдно? – очередь бросала Меланхольеву гневные обвинения.
– Мне – не стыдно! – задохнулся Меланхольев. – Это вам должно быть стыдно, что вы за списками живого человека не видите. У вас весь мир списки заслонили! Вы за них жизнь положите… С бюрократами боремся, а сами…
Лоб шевельнул челюстью, сделал глубокий вдох, от чего у Меланхольева вдруг закружилась голова и пробежал холодок под коленками. Но тут заветная дверь отворилась и Великий Жрец бросил в толпу:
– Осталось восемь абонементов. Отсчитайте восемь человек, остальные – до свидания.
Началась паника, стали лихорадочно считать. Меланхольев решительно вошел в дверь за черным плащом, следом проскользнула чернобурка и серое пальто. Лоб оказался девятым. Тогда он бросил на землю свою Нефертити с апельсином, вошел в полумрак коридорчика и сказал голосом, не терпящим возражений:
– А ну, кролик, выдь отсюда!
Меланхольев переложил в одну руку обе стопки своих газет и свободной рукой вцепился в скобу двери, собираясь стоять насмерть. Но лоб схватил Меланхольева за грудки и с такой силой рванул, что тот мгновенно переменил свое необдуманное решение и посчитал, что лучше остаться без абонемента, чем без выдернутой из сустава руки. Через секунду дверь из погребка распахнулась и из нее, не касаясь тротуара, вылетел Меланхольев, тяжело приземлившись на узкую полоску земли, где обычно выгуливали собак. Вслед за ним спикировали его аккуратно перевязанные стопочки «Советской культуры» и «Литературной газеты».