– Но с вами все будет хорошо, – сказала я. – Врачи все вычистили.
Ее глаза закрылись, она отключилась.
Я положила руку ей на лоб – самый интимный жест из всех, что я позволила себе по отношению к ней.
Я не жалела, что нарушила свое обещание. У нее было право знать правду. Кроме того, она ведь сама догадалась. Два дня спустя, когда я увидела отчаяние в ее глазах, я спросила себя, будет ли она бороться или уже сдалась.
Она почти ничего не ела, говорила, что ее мутит от лекарств. Больничная овсянка остывала и густела. «Ешьте, Ямасиро-сан, – говорила медсестра. – Если не начнете есть, мы переведем вас на внутривенное питание». Она закрывала глаза и сжимала зубы, злясь на весь мир и на один шаг подходя ближе к могиле.
Заглянул доктор. У него были новости.
– Анализ крови хороший, – сказал он. – И шов неплохо заживает.
Как только за ним закрылась дверь, она прошипела:
– Усо баккари. «Вранье, все вранье».
– Послушайте, – сказала я. – Если вы хотите выздороветь, вы должны надеяться и позитивно смотреть на вещи.
– Тебе все равно, умру я или нет, – ответила она. – Ты даже надеешься, что умру. Я знаю. Я ведь тоже когда-то была снохой.
Я принесла ей рисовые шарики с кислой сливой, пирожные с зеленым чаем, рыбу – все ее любимое, – но она ни к чему не притронулась.
Наконец я не выдержала, привезла Кея и посадила его на кровать с ложкой и пудингом.
– Обатян, скажи «а-а-а». – Кей набрал пудинга и осторожно поднес его к губам бабушки.
Сначала она не хотела открывать рот, но не смогла устоять перед обаянием малыша. Она улыбнулась и попробовала пудинг.
Кей засмеялся и захлопал в ладоши. Я притворилась, что не заметила, что она сдалась.
По утрам, когда Юсукэ уходил на работу, я шла в комнату Кея. Долго смотрела на него – иногда по десять минут, – а потом будила его, щекоча пятки перышком и целуя в живот. Он крутился в постели, улыбался и никак не хотел открывать глаза.
Он был уже достаточно большим, чтобы кататься на трехколесном велосипеде, и самостоятельно умываться, и даже отвечать на телефонные звонки. Но я как маленького относила его к столу, на котором был накрыт завтрак. Он просыпался перед омлетом и треугольными тостами с маслом.
В то время он увлекался динозаврами и все время, пока его рот не был занят едой, перечислял названия этих древних рептилий: мастодонт, тираннозавр, бронтозавр, раптор. Я задавала вопросы, просто чтобы подольше побыть в мире, который так его интересовал.
– А бронтозавры плотоядные или травоядные?
– Они едят траву, – отвечал он профессорским тоном, – значит, травоядные.