– У-тю… – хрипло сказала Яга.
Она откинула тонкое голубое одеяльце. Под ним сгибались, прижимаясь к животу с недавно перерезанной пуповиной, короткие сморщенные ноги. Яга уставилась на розовую пятку, задохнулась и чуть не упала лицом в коляску. Схватилась за ручку и качнула коляску вниз. Младенец сжал лицо и закряхтел.
Он кряхтел и отталкивал что-то от себя то одной, то другой пяткой. Как будто не хотел видеть ни Ягу, ни все, что ее окружало. Как будто хотел уплыть, вернуться назад.
Яга протянула к нему костлявые длинные руки. Ее лицо стало злым и сосредоточенным. Она коснулась пухлой кожи младенца шершавыми ладонями. Взяла его за туловище, пощупала мягкие ребра. Улыбнулась улыбкой, какой улыбаются, только когда остаются одни. Ее изъеденные фосфором большие красные руки сжимали маленькую грудь клещами кузнеца, тянущего болванку из огненной печи.
Яга подняла его над коляской, осмотрела с головы до ног. У нее затряслись руки. Время от времени она пружинила коленями и приседала. От этого младенец кряхтел громче.
Она поднесла его к себе, положила голову на сгиб руки и прижала к груди, придерживая другой рукой. Все это она делала так, словно кто-то ее учил. Младенец замолчал.
Яга подалась вбок, прислушиваясь к чему-то неслышному. Она втискивала младенца в себя до тех пор, пока он не захныкал. Яга понюхала его фиолетовое темя.
Вернула младенца в коляску, грубо накинув на него одеяло, словно желая больше не видеть. Отошла от коляски, села на диван и смотрела в одну точку на стене – долго и непроницаемо. Младенец плакал.
Яга встрепенулась. Сморгнула.
– Нахуй ты родился? – равнодушно произнесла она. – Че ты здесь потерял?
Одни заходили в белые двери автовокзала. Другие шли мимо, в том направлении и в этом. Второй этаж вокзала немного выдавался вперед и походил на две коробки, неровно положенные одна на другую. Длинные затемненные окна были заклеены рекламными постерами. И хотя небо в этот день и в этот час было на редкость светлым и ярким, красные буквы, выстроившиеся на крыше в слово «Автовокзал», погружали в атмосферу неубранности, непорядка. Пачкали небо своим грязным цветом, притушенным индустриальными дождями. И даже облака, выплывавшие из-за соседнего серого здания, в соседстве с этими буквами казались выхлопами заводских труб, хотя никаких заводов поблизости не было.
Ваня прошел киоск «Роспечати» и остановился у одного из входов на вокзал, под табличкой «Авиакассы», рядом с большим ядовито-красным холодильником «Coca-Cola». Сунул руки в карманы и засвистел. Постояв так минут десять, он зашел за угол. Повертел головой. Вернулся к центральному входу, постоял еще недолго и юркнул в открытую дверь. Смешавшись с идущими мимо касс в сторону зала ожидания, Ваня пошел в их ритме, расслабив лицо, вынув руки из карманов и глядя перед собой. Прошел мимо охранников в пухлой синей форме. Мимо круглых столиков кафе, уставленных пластиковыми стаканчиками. Быстрыми взглядами проредил толпу собравшихся в зале. Прошел в глубь и сел на свободное место, лицом ко входу, рядом с дремавшим мужчиной. Он достал из кармана ключи на металлическом кольце и покрутил связку на указательном пальце. Мужчина рядом с ним открыл глаза, окинул Ваню сонным взглядом и снова закрыл их, устраивая голову поудобней – на ладошке, положенной на большой рюкзак.